Это был кишон.

Она узнала его тотчас же, и в душу хлынули воспоминания, наслаиваясь друг на друга, словно паучьи сети. Клубок памяти был так плотен, что невозможно было различить, где начиналось одно воспоминание и заканчивалось другое. Этот человек будет защищать ее. Вместе с ним она приплывет к проклятым берегам Дагомеи.

«Это уже было!» Майе хотелось кричать, но язык ей не подчинялся, и сила минувшего влекла ее вперед неостановимо и неизбежно. Какой-то важный для нее человек находится в опасности. Майя боролась с течением, которое тянуло ее вперед, по воспоминаниям, однако течение было сильнее. Она села на низкую деревянную банку, и солдаты расселись вокруг, закрывая ее собой со всех сторон.

— Отваливай, — сказал Ролт.

Кишон послушно оттолкнулся шестом от причала. Солдаты быстро разобрали весла и принялись грести. Тяжело груженная лодка сидела низко, и речные волны бились о борт.

Майя оглянулась: кишон оставался у руля. Она боялась его. Она помнила этот страх, но теперь… теперь она помнила все, через что они прошли рука об руку, и страх начал таять. Кишон ответил долгим взглядом, в котором равнодушие мешалось с жестокостью. Воспоминания о том, что было дальше, после этой лодки, то выплывали из глубин сознания, то вновь таяли, смешиваясь с лопотанием потревоженной воды, плеском весел и негромкими голосами гребцов.

В небе над головой сияли звезды.

Мир вокруг поплыл, тошнотворно расплываясь и теряя очертания. Майя моргнула и снова ощутила себя в ялике, но — в другом. Опустив глаза, она увидела золотисто-медовую ткань. Унизанные кольцами пальцы. Она подняла руку — на шее, там, где прежде висел кистрель, теперь покоилось драгоценное ожерелье. Повернув голову, на месте солдат она увидела среброглазых людей в черных рясах, людей с мрачными, исполненными решимости лицами. Оглянулась через плечо — на месте кишона у руля сидел Корриво. Он смотрел на нее, не скрывая торжества, и глаза его горели серебром и жаждой.

Банку, на которой сидела Майя, тряхнуло. Ялик ткнулся носом в причал. Воспоминания мешались друг с другом — два мира, и в обоих она, Майя, попала в ловушку.

— Ну, пошли, — проворчал Ролт, крепко беря ее за запястье. Лодка качалась у них под ногами. Ролт провел Майю к пирсу, где ждали двое солдат в королевских мундирах. Солдаты приняли Майю и помогли ей вылезти из лодки. Девушка подняла голову: прямо над нею уходила в небо башня Пент. Пламя факелов тут и там окрашивало камень стен в оранжевый цвет. Запах горящей смолы щекотал ноздри.

Майя смотрела на замок. Как давно она здесь не бывала! Как давно не видела отца… Он призвал ее посреди ночи, чтобы отправить на поиски затерянного аббатства в Дагомее. Это уже было! Что за паук тянет из нее воспоминания, стремясь спеленать ими Майю?

Да, напомнила она себе, это всего лишь воспоминания. Стоит ей уснуть, как Бесчисленный забирает власть над ней и насылает ей сны о прошлом. Однако не такое уж это и далекое прошлое. Вскоре они с капитаном Ролтом и кишоном сядут на корабль, на то самое «Благословение Бернайленда». Она помнила это судно. Оно отплывет на заре, с утренним приливом.

Ее повели к замку.

Зрение снова начало расплываться, и вокруг проступил совсем иной порт. Стояло утро, но солнца не было. На сумрачном небе повисли низкие облака. Город был невелик и приземист — не город, рыбацкая деревушка. Дома — деревянные, а не каменные. Но внимание Майи привлекла могучая скала, царственно возвышавшаяся над городом и несущая утесы столь высокие, что края их цеплялись за облака. Пейзаж вокруг скалы был почти плоским, невысокий вал да немногочисленные пологие холмы, — и скала вставала над ним, могучая и иззубренная, похожая на огромный суровый яр-камень. Яр-камень, превосходивший размерами целый город.

Находясь под властью Бесчисленного, Майя с трудом сознавала увиденное, однако догадалась, что это — Несс, страна, где всем заправляет орден Дохту-Мондар. Знание это не могла скрыть никакая паутина. Угловатая скала над городом, мертвый камень. На ее фоне дома и крепости казались такими крошечными, что Майе стало страшно за них.

Потом она заметила свет. Как же так — отчего так ясно виден город, если солнце скрыто за тучами? Дохту-мондарцы вывели ее на берег и повели по пирсу, и только тогда Майя заметила: улицы города были уставлены потрескавшимися яр-камнями, излучавшими свет зари. Лишь исходившее от камней свечение разгоняло мрак и превращало тьму в день. Даже будучи скована волей Бесчисленного, Майя ощутила восхищение, которое вызывало у нее это странное место. Воздух был прохладен, мороз пощипывал щеки, и люди на улицах кутались в отороченные мехом куртки и меховые плащи. Мужчины носили сапоги с острыми загнутыми носами. Женщины заплетали волосы в две косы и ходили лишь в сопровождении мужчин. Повозки, прилавки, торговцы, покупатели… Дохту-мондарцы шли сквозь город, и Майя шла вместе с ними.

Майя моргнула, и вокруг нее вновь сомкнулись стены сна. Сквозь боковую дверь солдат провел ее в башню Пент. Залы были залиты светом факелов, под ногами похрустывал тростник. Воспоминание обволакивало, не желало выпускать добычу, отрезало от нее виды и звуки Несса. Майя рванулась на свободу. «Проснуться! Проснуться!» Но воды памяти бурлили и вздымались волнами, унося ее все дальше. В отчаянии она попыталась плыть против течения, вырваться из опутавших ее сетей.

«Я — не ты! Я — это я! Отпусти меня!»

Край открывавшейся ее взгляду картины дрогнул; откуда-то пришло чувство раздражения. Однако узы, наложенные на ее разум, были сильны, и разрушить их Майя не могла. Они шли к солярию — любимой комнате отца. Сколько воспоминаний было связано с нею! Майя сжала кулаки и оглянулась. За солдатами тенью скользил кишон, не сводя с нее безжалостного и пристального взгляда ледяных серо-голубых глаз.

— Пришли, — произнес Ролт, останавливаясь у двери и кланяясь Майе. — Ваш отец ждет вас.

Ей не хотелось видеть отца, причинившего ей столько страданий и мук. И все же в глубине души она по-прежнему надеялась, что сердце его смягчится.

Она слишком хорошо помнила, что произошло дальше, однако во сне события разворачивались с тошнотворной медлительностью. Она вошла. Отец мерил комнату шагами. Он был встревожен.

— Майя! — тепло и искренне обрадовался он и раскрыл объятия. Она бросилась к нему, охваченная счастьем — знакомые руки, родной, ничуть не забывшийся запах. И все же годы разлуки не подготовили Майю к изменениям, которые произошли в отце. Он стал толще в талии, в волосах прибавилось седины, взгляд стал утомленным и строгим. Левое веко подергивалось. Король поцеловал дочь в лоб и крепко, до хруста в ребрах прижал к себе.

— Как ты выросла! Какая стала большая!

С этими словами он отстранил ее от себя и залюбовался, держа за плечи.

За левое плечо.

То самое, на которое еще только предстояло лечь клейму.

Что-то жгучее коснулось кожи. «Это сон!» Она должна проснуться, пока не стало слишком поздно. В ушах звучали приглушенные голоса, но отцовского среди них не было. В стоящей перед глазами дымке проступил Корриво.