— Никон, необходимо попасти еще двух козликов! — вместо приветствия крикнул пастуху Антонио. — Пару месяцев они поживут у тебя, но об этом никто не должен знать.

— Ага, за утесом стоит очередь из желающих послушать мои новости, — грубо отшутился пастух — верзила не меньше четырех с половиной локтей[82] ростом. — Я, кроме вас, людей годами не вижу.

— Я предупредил тебя на всякий случай, — сплюнув, оскалился капитан. — Веди к столу — будем писать.

Никон завел прибывших во двор, где бросил на козлы сбитую из корявых досок столешницу и придвинул к ней пеньки, служившие табуретками. Батиста осторожно вытащил из холщового мешочка кусок неровного пергамента, чернильницу и стилос. А Антонио развязал пленников — бежать им все равно было некуда.

— Франк, переводи. Пусть вельможа напишет письмо домой с требованием о выкупе, мы же найдем способ передать послание в Дамаск. Обмен произведем на этом острове. Он, как видишь, безлюдный, так что все по-честному.

Габриэль перевел слова пирата и увидел в глазах сарацина растерянность. Венецианцы и без перевода поняли, что тот не умеет писать. По острову прокатились отборные ругательства; даже козы поняли: у людей что-то не ладится. Шевалье с интересом прослушал эту эмоциональную речь и взял на вооружение несколько идиоматических выражений. Он единственный из присутствующих сохранял веселое расположение духа, продавая себя из одного рабства в другое. А потому уже знал, как поступить.

— В вашем доме умеют читать на латыни? — обратился Габриэль к сеиду.

— Несомненно! У меня есть ученый секретарь, да и дочь-умница владеет разными языками, — разоткровенничался тот, надеясь на спасение.

Под диктовку пиратов Габриэль написал письмо.

Уладив дела, гости не отказались от предложенного обеда. Габриэль, отвыкнув на галере есть в человеческих условиях — за столом, наслаждался этой нехитрой радостью. Море и солнце были на своих местах, но сейчас вместо тяжелого весла он держал в руках стилос и ложку. Габриэль воспрянул духом. Он снова выжил, один из немногих!

Возвращаясь на галеру, Батиста бросил франку старенький, заштопанный, но все же шерстяной плащ.

— Ночи здесь холодные, а ты нам как-никак помог, — объяснил свой благородный порыв пират.

Габриэль, поймав подарок, посмотрел на свою разорванную в клочья рубаху и испытал легкие угрызения совести за нелестные мысли о пиратах.

***

За пленниками на острове никто не наблюдал — вокруг лишь суровое море. У Никона имелась рыбацкая лодка, но настолько ветхая, что отплыть на ней дальше двух десятков туазов от берега никто не решался. Поэтому предоставленный сам себе Габриэль наслаждался свободой.

Он нашел палку, размерами напоминавшую меч, и стал упражняться в фехтовании. Его руки быстро вспомнили знакомые приемы, и виртуозное вращение в воздухе псевдомеча приковало всеобщее внимание. Особенно заинтересовались двое сыновей пастуха, не отрывавшие восторженных глаз от невиданного доселе зрелища. Габриэль, подмигнув им и предложив повторить его действия, сразу же установил с парнями приятельские отношения. Он охотно обучал их стрельбе из лука, владению кинжалом и демонстрировал приемы рукопашного боя. Немудрено, что через несколько дней они бегали за рыцарем, будто два преданных щенка.

С Музаффаром Габриэль не разговаривал. Тот по-прежнему держался с ним на расстоянии размером в пропасть. Пять раз в день сарацин совершал намаз, а остальное время смотрел на море.

Но однажды надменный араб снизошел до разговора с кафиром. Поужинав и помолившись каждый своему Богу, мужчины стали укладываться спать. (Для ночлега им отвели дощатый настил под навесом.)

— Как тебя зовут? Ты ведь, кажется, франк? — вдруг спросил сеид и уселся, скрестив ноги.

— Франк, — ответил шевалье, удивленно вскинув бровь. Он передумал ложиться и присел на соломенный тюфяк. — Меня зовут Габриэль д’Эспри.

— Сложное имя, да и сам ты непростой.

Пожевав губами, Музаффар замолчал. А Габриэль с любопытством ожидал продолжения. Не интерес же к его имени заставил сарацина прервать трехнедельное молчание!

— Зачем ты мне помогаешь? Ведь после выкупа ты останешься моим рабом. А пираты — твои единоверцы и могли бы сжалиться…

— Подслушанный разговор не оставил мне выбора. — Покусывая соломинку, шевалье осторожно пытался выведать мысли собеседника. — А вот с вами я могу надеяться на благодарность. Во всяком случае, вы меня не убьете.

— Не убью! — охотно подтвердил сеид. — Откуда ты знаешь арабский? Неужели выучил за год на галере?

— Мне легко даются языки: слушал, запоминал…

— Образование — это хорошо. А я вот писать не научился, думал, достаточно иметь в доме писарей. Ошибся… — И Музаффар на полуслове оборвал беседу.

Не дождавшись продолжения, Габриэль откинулся на спину и задумался. Рассчитывать на то, что высокомерный сарацин проявит чувствительность, не приходилось. Вряд ли Музаффар решит отпустить его на все четыре стороны. Но даже если представить, что ему, Габриэлю, удалось внезапно обрести свободу… Как выбраться с этого затерянного острова? Куда идти? У него нет ни оружия, ни коня, ни денег, ни даже приличной одежды. Кому он — нищий — нужен на Святой земле? Может быть, вернуться во Францию? Для этого, опять-таки, нужны деньги, да и не хочется ему пока возвращаться на родину. Тяжелые навязчивые сны все еще напоминали ему о Сабине…

— Мальчишки тебя полюбили, а дети хороших людей чувствуют, — неожиданно донесся из темноты голос мусульманина.

Габриэль промолчал, притворяясь спящим, и еле заметно улыбнулся.

— У тебя есть семья? — спустя несколько дней по-прежнему без предисловий спросил у Габриэля восточный вельможа.

— Нет, — односложно ответил шевалье. Эти странные беседы не могли не удивлять его.

— Молод, не успел, — закончил за него араб.

И вновь — недельное молчание.

На скалистой возвышенности Габриэль с мальчишками расчистил небольшую площадку, где стал проводить занятия по рукопашному бою. Очередное обучение закончилось, как обычно, весело галдящей свалкой, и, глядя на это, Музаффар снисходительно усмехнулся. Он иногда наблюдал за этими занятиями. Подойдя ближе к шевалье и не отрывая взгляда от синего горизонта, мусульманин тихо произнес:

— Если благодаря Аллаху все пройдет успешно, ты будешь помогать моему катибу[83] вести переписку и оформлять договоры с заморскими купцами. Через два года станешь свободным и уйдешь, если захочешь. — Загадочно ухмыльнувшись, он пристально посмотрел на Габриэля.