Габриэль выбрал приличный трактир подальше от зловонного и шумного порта и, войдя туда, очутился в приятной прохладе. Запах сдобренного чесноком мяса, дразня, ударил ему в ноздри. Шевалье сглотнул обильную слюну и приостановился, привыкая к сумраку после яркого солнца. У огромного очага с тлеющими углями властно покрикивал на слуг здоровяк с кудрявой смоляной бородой.

— Любезный, подскажи, не отправляется ли в ближайшее время какой-нибудь караван в Иерусалимское королевство?

— Господин рыцарь собирается совершить святое паломничество? — Алчно оценивая состоятельность гостя, трактирщик скользнул взглядом по кресту, нашитому на его плече.

— Я задал вопрос! — И Габриэль для убедительности бросил ему пару денье, которые тот поймал с проворством фокусника.

Но тут хвастливая бравада пьяного матроса, приправленная крепким словцом, перекрыла разноязычный гомон людного зала.

— Цыц! Давно я не пинал тебя под зад? — заревел хозяин на моряка, будто медведь, повернувшись в сторону вмиг притихшей публики, и тут же, сменив выражение лица, рассыпался в извинениях перед благородным клиентом: — Простите этих грубиянов. Каждый день на берегу может стать для них последним… Отвечаю на ваш вопрос. Через несколько дней в Акру отправляется большой караван с купцами, рыцарями и мирными пилигримами.

— Понятно. — Габриэль, указав на столик с кувшинами, жестом велел ему налить вина. — Есть ли интересные новости из-за моря?

— Еще какие! Недавно немцы и фламандцы при поддержке армии Жана де Бриенна начали осаду Дамьетты. Решили, так сказать, взять сарацин за египетские жабры, — хрипло рассмеялся трактирщик собственной шутке.

— Значит, из огня да в полымя, — ответил шевалье на собственные мысли и, скривившись от кислого вина, приказал: — Приготовь для меня просторную комнату, только без клопов, и чтобы белье было чистое. И налей хорошего вина! Разве можно пить эту кислятину? Подай сочный кусок жареного окорока со свежим хлебом, овощи, сыр и что там еще у тебя есть. Главное — быстро!

Расплатившись, Габриэль устроился за крепко сколоченным столом возле оконца с видом на крохотный кусочек моря и прислушался к болтовне моряков. Многие говорили о Дамьетте. Разглядывая публику в ожидании обеда, шевалье перехватил вожделенные взгляды трактирных девиц и ухмыльнулся. Но те и не подумали скрывать свое восхищение. Суконная котта в крупную клетку подчеркивала мощные плечи шевалье, перевязь с мечом ладно обхватывала узкие бедра. Даже свежий шрам вдоль уха не уродовал Габриэля, а лишь добавлял ему романтической воинственности. С таким можно лечь в кровать и без денег!

Габриэль окинул девиц беглым взглядом и, выбрав смазливую блондинку, поманил к себе.

— Вечером зайдешь ко мне, — сказал он и щедро сыпнул монеты ей в ладонь.

В перерывах между постельными утехами девушка рассказала ему о часовне, посвященной Деве Марии. Эта святыня была построена на холме недавно, три-четыре года назад, но моряки заметили: если в ней помолиться, вернешься целым и невредимым из любого плаванья. Габриэль лишь отмахнулся от этих слов.

Неделя ушла у него на поиски нефа. Наконец выбор шевалье пал на судно, носящее имя святого Руфа — в аббатстве с таким же названием ему недавно спасли жизнь. Поторговавшись, Габриэль зафрахтовал места для себя, двух лошадей и нового оруженосца, которого без труда нашел в многолюдном Марселе среди искателей приключений. Однако дни, проведенные среди суеверных моряков, не прошли для шевалье даром: за день до отплытия он вспомнил о чудодейственной часовне и не поленился туда подняться.

***

Габриэль плыл второй месяц. Он испытывал раздражение. Уже позабылся первоначальный восторженный трепет, вызванный красотой бескрайнего моря. Теперь водная гладь навевала на него тоску, и шевалье с равнодушным видом пытался сосчитать барашки на волнах.

На судне было человек триста, в основном купцы и мирные паломники. Но среди них, спеша на помощь своим заморским братьям во Христе, плыли несколько рыцарей с оруженосцами и четыре дюжины сержантов с лучниками.

Наиболее состоятельные пассажиры разместились в крохотных каютах многоярусных надстроек на корме и носу нефа, остальной люд ютился в верхнем трюме или прямо на палубе. Лошади, подвешенные на широких кусках ткани, путешествовали в нижнем трюме: эта хитрость позволяла избежать перелома ног во время сильной качки. Но животные, едва касавшиеся днища копытами, испытывали страх, поэтому Габриэль часто спускался к своему роскошному дестриэ, чтобы успокоить его и подбодрить лакомством.

Первые дни шевалье и сам мучился от качки, но не так тяжело, как другие бедолаги, которых выворачивало наизнанку за борт корабля, а иногда и прямо на палубу. После этого страдальцам приходилось, напрягая последние силы, смывать рвоту под гневными окриками моряков, и все начиналось снова.

Пассажиры, не страдающие морской болезнью, развлекались иначе: азартными играми, кулачными поединками или просто рассказами из жизни, приукрашенными на все лады. Д’Эспри иногда присоединялся к забавам, но вскоре и они ему опостылели. Единственным достойным занятием для себя он счел размышления, коим предавался, устремив взгляд в бесконечный горизонт.

Кандия осталась далеко позади, и путешественники, уставшие от тоскливого однообразия, изрядно повеселели в предвкушении мгновения, когда они ступят на твердую землю. На Кипре ожидалась двухнедельная остановка. Однако вечерняя мертвая зыбь на воде внесла изменения в людские планы.

— Шторм! — крикнул капитан, и тревога отразилась в глазах пассажиров, пока еще слабо осознававших весь ужас предстоящего.

Первый шквал злобного ветра налетел, как всегда, неожиданно, за ним еще один, и еще. Горизонт исчез. Тяжелые высоченные волны, заслоняя весь мир, бились о корпус судна и рассыпались плотными каскадами брызг, унося очередную жертву в морскую бездну. Корабль норовил улечься в опасный крен, но команда натужными усилиями каждый раз выравнивала его. Вздыбленная белая пена, шипя, стелилась широкими ломтями, а обреченный неф стонал голосами исполинских чудовищ, сливаясь в адскую какофонию с беснующимся морем. Хлынувший водопадом дождь смешал небо с морем, да и сам воздух, казалось, превратился в воду. Всё слилось в единую фантасмагорию! Люди, оглохшие и захлебывающиеся, кружились в пространстве, отовсюду слышались душераздирающие крики бедняг, летящих за борт. А из трюмов сквозь задраенные люки, как из преисподней, доносилось отчаянное ржание испуганных лошадей.

Под утро шторм утих, но оказалось, что саркастичная природа дала людям лишь временную передышку перед вторым актом представления. Один парус удалось вовремя свернуть и хорошо закрепить, другой, разорванный в клочья, тоскливо свисал со сломанной реи. Надстройку на носу корабля снесло начисто со всем ее содержимым. Рулевое весло чудом оставалось невредимым, но в таком хаосе от него было мало толку. В полдень ужасная круговерть повторилась; с каждым выдохом море обрушивало на искореженное судно очередную исполинскую волну. Лишь к концу дня ветер затих и волны успокоились. Море под рассыпавшимися по небу яркими звездами терлось о борт корабля невинно и ласково, словно сытая кошка.