Несколько мгновений мужчины состязались в твердости взгляда.

— Выбор у меня невелик. Согласен, — наконец отозвался Габриэль, поглаживая ладонью затылок и с трудом скрывая облегчение.

Его расчет оправдался: он не ошибся, разглядев в мусульманине благородство.

Выкуп, благодаря Аллаху или какому-то другому богу, прошел без неожиданностей. Каждая из сторон жадно стремилась получить свое: венецианцы — требуемые деньги, сарацины — живого и невредимого хозяина. Сделка совершилась, и галеры разошлись в разные стороны.

***

Дамаск — огромный мусульманский город — произвел на франкского рыцаря большое впечатление, дом же Музаффара его просто ошеломил. Да и домом это белое, будто кружевное чудо трудно было назвать. Дворец, не иначе! Как и все жилища восточных богачей, он был построен четырехугольником, замыкающим внутри себя двор и сад. В здании было несметное количество залов и галерей, украшенных прохладными фонтанами и напольной мраморной мозаикой. Под потолком вились замысловатые узоры арабской вязи, а вдоль стен стояли разноцветные сундуки из редких пород дерева. За невесомыми занавесями красовались пушистые ковры и парчовые подушки. Повсюду сияла чеканная посуда из бронзы и серебра, расставленная с умышленной небрежностью.

Сразу по возвращении Музаффар отыскал своего главного катиба в комнатах первого этажа, где велась деловая переписка.

— Почтенный Омар, ты читал письмо с требованием о моем выкупе?

— Да, мой господин, я имел удовольствие первым узнать о том, что милостивейший Аллах сохранил тебе жизнь, а также о сумме выкупа, — ответил секретарь и низко, но с достоинством поклонился.

— Скажи как ученый муж, письмо написано грамотно?

— О да! Его составили на классической латыни, без ошибок.

— Послание о выкупе написал этот франк, — и Музаффар жестом указал на стоящего позади него Габриэля. — Ты часто жаловался на отсутствие помощника, хорошо владеющего латынью, теперь он у тебя есть. Выдай ему необходимую одежду и покажи место ночлега.

Омар — высокий, но очень сутулый пожилой мужчина — неприязненно взглянул на кафира, однако, не смея ослушаться хозяина, сделал все, что требовалось. В широком красном халате, испачканном чернилами, и с лысой головой под постоянно съезжающей набок чалмой старик выглядел довольно нелепо. Но, встретив одухотворенный взгляд его подслеповатых глаз, Габриэль сразу же позабыл о его внешности и почувствовал к Омару симпатию.

Прислуга отнеслась к новичку с уважением (наверное, почтение к учености свойственно простому люду любой народности), и потому шевалье зажил в относительном комфорте и без присущего пленникам унижения.

Комната, где он работал, находилась рядом с библиотекой, и Габриэль много дней боролся с искушением туда заглянуть. Однажды ему повезло — он остался один. Не в силах справиться с любопытством, шевалье заглянул в заветный зал и застыл от изумления. В детстве библиотека в соседнем аббатстве представлялась ему огромной, но собрание книг в доме Музаффара, казалось, вместило в себя всю мудрость мира. Комната высотой в четыре человеческих роста была полностью заставлена книжными полками! Тома были как в дорогих, так и в скромных и совсем неприметных переплетах. Отдельно красовались аккуратно сложенные свитки, с которых свисали ярлыки с названиями. Вдоль стен стояли обитые железом сундуки. Казалось, их распирает от собственной важности. В этих сундуках хранились ветхие или очень редкие манускрипты.

Придя в себя от потрясения, Габриэль подошел к одной из полок и с трепетом взял первую попавшуюся книгу. Осторожно перевернув замысловато оформленную обложку, он наткнулся на восточные буквы. Читать на арабском языке молодой человек пока что не умел и вернул том на место. Он медленно прошелся вдоль зала, изучая фолианты.

— Любишь книги? — внезапно раздался голос Омара.

Вздрогнув от неожиданности, Габриэль обернулся и увидел вышедшего из-за тяжелой занавеси мусульманина. Шевалье понял, что за ним подсматривали, и на его лице появилась подкупающая широкая улыбка:

— Очень!

— Я собирал эту библиотеку по крупицам всю свою жизнь, — гордо вздернул подбородок катиб.

— Результат потрясает.

Похоже, его искренний интерес к книгам подкупил старика. Габриэль продолжал восхищенно:

— Никогда не видел столько томов одновременно. А есть произведения на латыни?

— И на латыни, и на греческом, и на персидском, и даже на славянском. Можешь брать и читать их, — предложил, окончательно растрогавшись, мусульманин. — Но обязательно предупреждай меня.

Отныне между ними установились если и не дружеские, то все же очень доверительные отношения, а свободное время наполнилось интересными беседами. Омар слушал рассказы о Франции, о ее климате, обычаях и политических событиях, часто перебивая и задавая Габриэлю множество вопросов. Шевалье в свою очередь, мешая латынь с арабским, который с каждым днем становился у него все лучше, расспрашивал мусульманина о восточных странах.

В их разговорах частенько принимала живое участие дочь Музаффара — Гайда. Пятнадцатилетняя девушка, получившая прекрасное образование, часто захаживала в библиотеку, чтобы выбрать книгу или обсудить с Омаром прочитанное. Тонкая и изящная в ярких шальварах, видневшихся в высоких боковых разрезах на платье, она вносила в скучную жизнь писарей свежее облачко веселого озорства. В доме ее любили все без исключения. Гайде давно пора было выходить замуж, но уж очень не хотелось Музаффару отпускать от себя любимую младшую дочь. Поэтому, отказывая женихам, он попросту тянул время.

***

— Девочка моя, Гайда, — едва войдя в гарем[84], вместо приветствия воскликнула синеглазая женщина, — что за высокий красавец прохаживается в вашем патио?

— О, тетя, сколь жгучим любопытством заблестели твои глаза! — весело засмеялась племянница. — Очевидно, это наш новый писарь. Отец раздобыл его прошлым летом во время плавания. Кстати, этот писарь весьма умен, хоть и кафир.

Гайда указала на мягкие шелковые подушки, и гостья сняла никаб[85], обнажив толстые смоляные косы. Потягивая ароматный шербет, тетя и племянница обменялись последними сплетнями.

Хайфа, так звали синеглазую красавицу, была женой, причем единственной и горячо любимой, брата Музаффара, умершего много лет назад. Несмотря на свое происхождение — она родилась пуленкой[86], унаследовав от матери синеву глаз, — эта женщина пришлась деверю ко двору, и ее здесь очень полюбили. А с подросшей племянницей мужа она и вовсе подружилась.