Внезапно из леса материализовались трое остроухих. Лиственным нарядом они напоминали давешнего эльфа на дереве, но определить, присутствует ли он в этой троице, Элвину не удалось. Три эльфа встали напротив холмиков и натянули луки, добыв стрелы из колчанов, скрытых где-то среди листвы, служившей им одеждой. Все трое выстрелили одновременно, выпустив по стреле в каждый из холмиков. Несколько их соплеменников держали свои луки наготове.

— Да что же вы делаете?! — вскричал Элвин, обернувшись к Чайи. Эльфийка и ухом не повела, и он обратился к Йимту: — Останови их!

Гном ничего не ответил, только подергал себя за бороду.

Поляна колыхнулась, будто в стоячую воду бросили камень.

Элвина накрыло странным ощущением, словно все тело охватил холодный жар. По листьям двух из трех холмиков зазмеились, пожирая листву и обращая ее в пепел, язычки ледяного пламени. Чайи выступила вперед и снова заговорила нараспев, но громче, чем в прошлый раз. Откуда ни возьмись налетел ветер и принялся сбивать мертвый огонь. На поляне заметно похолодало, изо рта у Чайи с каждым словом вылетали клубы пара. Черные холодные сполохи уходили все глубже в холмики, поглощая все скрытое под ними. Голос у Чайи сорвался, но ее напев тут же подхватили другие эльфы. Они подступали все ближе к кружащимся пылающим листьям и брали друг друга за руки. Элвин и остальные солдаты тоже невольно вступили в этот круг. И как только рука юноши коснулась пальцев Чайи, с его губ тоже полились слова, чужие и незнакомые:

Ни унка ро джей,

Не нар ро лей,

Токма ка ээри.

Ни свик ро трив,

Не улл ро улмрив,

Токма ка ээри.

Вих шир сер

Ок-аль шир сер,

Ки Рорджер ка ээри.

Он произносил заклинание все громче и громче вместе с остальными, пока не перешел на крик. И хотя не понимал и не запоминал ни слова, вполне улавливал смысл:

Жизнь и тело,

Земля и древо —

Ничего выкованного в огне.

Травы, леса,

Моря, небеса —

Ничего выкованного в огне.

Вечно мы бдим,

Вечно следим

За Тьмой, выкованной в огне.

Наконец ледяной огонь улегся и погас, но не магия эльфов усмирила его: здесь просто больше нечему было гореть. Н'бхат лежал на спине, с закрытыми глазами и отвисшей челюстью, со скрещенными на груди руками и стрелой в сердце. Рядом с ним, там, где положили Алика и Бууко, торчали из голой земли две другие стрелы, почерневшие и растрескавшиеся от лютого холода.

— Что это было? Где наши ребята?! — воскликнул Элвин.

Чайи покачала головой.

— Они бродят по грани между мирами, подобно Мерри и прочим, кто погиб раньше. Слишком поздно я поняла, как сильны узы, связующие каждого и всех вас между собою. А как это случилось, мне неведомо до сих пор.

Из глаз у нее заструились слезы, и такая печаль прозвучала в голосе, что у Элвина перехватило дыхание.

— Что это значит?

— Это значит, Элвин из империи, что ты можешь познать смерть и расстаться с жизнью, однако тебе суждено вечно служить в полку «Железные эльфы»!

— Мы обречены, мы обречены! — Инкермон сидел под деревом и раскачивался взад-вперед.

Йимт взглянул на него, хмыкнул и отвернулся.

— Не больно-то он уповает на своего создателя! — буркнул гном, уселся и принялся бесцельно водить пальцем по земле.

Неваляшка и Сколли отсыпались. Их громкий храп чрезвычайно занимал охранявшего их эльфа. Видимо, с точки зрения существа, способного без единого шороха пройти сквозь кучу сухой листвы, солдаты производили не меньше шума, чем стадо мурафантов.

— Как по-твоему, госпожа Рыжая Сова права? — спросил Элвин.

Луна медленно уходила за горизонт, до рассвета оставалась пара часов. В лесу снова нарастала жара, но не такая влажная, как прежде. Элвин все пытался подумать о чем-нибудь другом, лишь бы не вспоминать о виденном на поляне, но безуспешно. Боль в груди и та не отвлекала.

— Насчет чего? Мол, нас околдовали и все такое? Знаешь, Элли, даже не знаю, как тебе и сказать… но вообще-то мы не эльфы. Такие штуки только на них действуют.

— А как же та клятва, которую мы дали тогда, на равнине? Я про это помалкивал, но, понимаешь, мне тогда помстилось, будто что-то произошло. И потом, я видел одного из… из этих.

— Из кого — «из этих»?

— Из Ее слуг… Сущий кошмар. И кончик уха черный, ну, как у этих, меченых, вроде Криттона с майором.

Йимт сложил пальцы домиком.

— Элли, рекки бывают разные. Ты точно не перепутал Криттона с одной из этих тварей? А то в бою всякое привидеться может, с устатку-то.

Элвин покачал головой.

— Стрелял не рекка! Видел, что сталось с Аликом и Бууко? Они погибли… и в то же время не умерли совсем, так же как и Мерри.

Йимт вздохнул и погладил бороду.

— Послушай, Элли, не хочу сказать ничего дурного, но больно уж ты чувствительный парень. И принимаешь все к сердцу куда сильнее остальных. Ты покуда единственный, кто думает, будто видел Мерри или того черного эльфа, а касаемо Алика с Бууко… откуда я знаю: вдруг их нарочно похоронили где-то в другом месте, а это все устроили так, пыль в глаза пустить?

Элвину кровь бросилась в лицо.

— Думаешь, я вру, да?

Йимт приподнял лиственно-моховую повязку и принялся чесать зудящую щеку.

— Когда я это говорил? Нет, я просто сказал, что ты видел то, чего не видел никто из нас. Может, эльфы говорят правду, а может, затеяли какую-то свою игру. Если им всюду мерещится Темная Владычица, из этого еще не следует, что мы должны им подыгрывать.

— Но что насчет Мерри и остальных?

Йимт на секунду прекратил чесаться.

— Я не утверждаю, будто призраков не существует, просто неизвестно, во что ты подписываешься верить вместе с ними. Может, ты и правда видел его — или его тень. Он по-прежнему носит табакерку в пустой глазнице? Если носит, то я, пожалуй, соглашусь, что это и впрямь Мерри. Вряд ли на свете много призраков с табакерками в глазу. Хороший у него был табачок, кстати, я все собирался спросить, какой сорт.

Элвин уставился на Йимта. Гном смотрел на него, не вынимая руки из-под повязки.

— Йимт, как ты можешь настолько легкомысленно к этому относиться? Ведь послушать ее, так мы обречены вечно служить в этом полку! Целую вечность!

Йимт закатил глаза и опустил повязку на место. Он огляделся, сорвал веточку с соседнего куста и принялся ковырять в зубах. Веточка пронзительно скрипела.

— Слушай, если я стану относиться к этому со всей серьезностью, ничего ведь не изменится, верно? То есть если это правда, то дергаться поздно, а если неправда, так и вовсе беспокоиться не о чем!