- Ладно, - сказал Войцик. - Я ведь знаю, к чему вы говорите о яме. Сейчас вы мне предложите жизнь в обмен на какую-нибудь пакость.

Курцер отставил бронзовый лотос, встал из-за стола, подошел и положил ему руку на плечо.

- Вы правы. Вот я предлагаю ее вам, эту чудесную пакостную жизнь. И неужели вы будете так глупы, что не возьмете ее из моих рук, хотя бы ради...

- Ради чего? - спросил Войцик. - Ради той черной дыры, дальше которой вы ничего не видите? Нет, не воспользуюсь, да притом и разговор-то этот пустой, все равно вы меня обманете.

Курцер посмотрел ему в глаза пристально, ласково, открыто и все не спускал руку с его плеча.

- Но вы же сами понимаете - тогда мне вас будет незачем обманывать! Мне очень хотелось бы пощадить вас. Смотрите - четверть часа я потратил на то, чтобы убедить, что передо мной нечего поднимать хвост трубой и выгибать спину, но неужели это все-таки не удастся, неужели вас так заела фраза, что вы в самом деле видите...

Войцик резким движением плеча попытался сбросить его руку.

- Вижу что-нибудь дальше вашей дырки? А представьте себе, вижу, вижу город солнца!

- Ну и скоро вы его думаете построить в Германии? - усмехнулся Курцер.

Войцик задумчиво покачал головой.

- Нет, до этого еще далеко, Курцер. Это - когда вас не будет. Но разве вы не видите, что вы настолько обречены, что вам и бежать-то некуда, что, заключая в концлагерь целые страны и народы, вы блокировали ими сами себя и сидите сейчас, как скорпионы, в огненном кольце? Вы сами построили себе тюрьму, сами сели в нее и сами создали своих тюремщиков, поэтому за вашу участь я спокоен. После того как вы меня расстреляете...

Курцер резко оторвал руку от его плеча, весь переменился: лицо отвердело, глаза прищури-лись; он стоял, выпрямившись во весь рост, твердо и свободно, сверху вниз смотря в лицо Войцика.

- Расстреляем? - спросил он дрожащим голосом, в котором слышалась бесконечная ненависть. - Вот в этом-то вы как раз и ошиблись! Нет, мы не так просты, как вы думаете. Мы. вам такой сюрприз приготовили, что у вас глаза на лоб полезут! Не расстреляем, а просто кинем живым в яму. Выведем двух арестованных, заставим их копать могилу, а потом положим вас, крикнем: "Засыпайте!" И они засыплют вас, Карл Войцик! Ага! Побледнели? Не нравится? Вы что же, думали и правда отделаться пулей в затылок, безболезненной и легкой смертью? Обмануть и тут? Нет, не рассчитали, мы не такие, Карл Войцик! И если вы сами же...

- Вот вы мне сейчас опять предложите жизнь.

- Вы правы! - твердо ответил Курцер. - Последний раз я вам предлагаю ее. Если вы согласитесь, сейчас же из этого кабинета я отпускаю вас на свободу. Вдумайтесь в эти слова. У меня есть власть на это. Отпускаю на свободу! Понимаете? Сам довожу вас до двери, открываю ее, говорю "до свидания" и навсегда ухожу. Идите куда угодно, служите кому хотите, хоть опять тому же человеческому разуму, ну, словом, делайте все, что хотите, мы навсегда отступаем от вас.

- Ну а взамен? - спросил Войцик обычным тоном, но хорошо натренированный глаз Курцера заметил, как весь он осел и обмяк.

- Взамен? - забеспокоился Курцер. - Да, Боже мой, ничего нового, то же самое, о чем мы уже однажды так бесплодно договаривались. Ну, прежде всего вы, конечно, точно назовете... Да ладно, для этого уж мы позовем Гарднера. Он расскажет все по порядку, а потом я вам дам денег, новый паспорт. Как раз все лежит здесь, в столе. Возьму с вас расписку...

Войцик не отвечал. Сидел, безвольно склонив голову, и о чем-то думал.

- Вы слышите меня? - повысил голос Курцер. - Беру с вас расписку.

- Ладно, - сказал Войцик вдруг, - я согласен. Снимайте наручники.

Курцер вздрогнул и с минуту молча рассматривал его лицо.

- Развяжите мне руки, - повторил Войцик.

- Нет, вы согласны? - начал Курцер голосом, в котором он не смог скрыть ни удивления, ни недоверчивости. - Но постойте, вы понимаете ли...

- Будьте спокойны, понимаю, - криво усмехнулся Войцик. - Снимите наручники.

Наступило долгое мочание. Курцер сидел, положив на стол обе руки, и смотрел на Войцика.

- Вы опять играете, - сказал он убежденно.

- Господи, как все это скучно! - сказал с раздражением Войцик. - Ну, чего же вы хотите, зачем тогда весь этот разговор? Зовите своих солдат, и давайте покончим с этим делом.

- Так вы верно согласны? - все еще колеблясь в решении, спросил Курцер.

- Сволочь! - вдруг заорал Войцик и резко соскочил с кресла. - Ну чего, чего ты хочешь? Да, да, я согласился, я боюсь этой ямы, я знаю, сколько живут погребенные заживо, и не могу, не могу этого вынести! Я знаю, что и тут ты меня обманешь, не отпустишь, а пристрелишь попусту. Ну, пускай, пускай! - Он, как в бреду, метался по стулу. - Я поддался, ослаб, испугался. Предал, предал! Яма, яма, яма! Вот чего я не могу вынести. Если бы ты меня выпустил действительно, я сам повесился бы, но эта яма... Ох, до чего же подл человек, до чего же подл! Петли не испугался, топора не испугался, пули не испугался, а ямы... - Он вдруг слепо рванулся на Курцера. - Ну, закапывай же, закапывай меня, сволочь!..

Голос у него оборвался, и он задохся, сотрясаясь и хрипя.

Тогда Курцер подошел к нему, вынул из кармана ключ, быстро снял наручники и швырнул их на пол. Падая, они так противно звякнули, что он даже вздрогнул и лицо его перекосилось.

- Черт! Нервы...

Войцик покачнулся, накренился на бок и упал бы, если бы Курцер не удержал его за плечи.

Держа его так крепко и бережно, он почувствовал, что в его руках висит уже наполовину неживое тело, с вялой, бессильной мускулатурой.

И это никак не удивило его. Он теоретически знал и верил в это, как в общее правило, что такой момент бывает у каждого, попавшего в его руки. Надо только знать, когда это наступит. Он верил далее, что такое состояние наступает совершенно неожиданно, как раз тогда, когда его и ожидать-то невозможно, длится иногда очень недолго - меньше часа порой, - и вот тут-то и нужно воспользоваться. Смутно он понимал, в чем тут дело: человек падает, как червяк, раздав-ленный собственной силой, и потому чем дольше и упорнее он сопротивлялся до этого, тем глубже и полнее может быть его падение. Но в том-то и дело, что он не мог ни вызвать такое состояние сам, ни даже угадать, когда оно наступит.

С Войциком ему повезло. И так неожиданно, что он сам растерялся. Подумать только, какой нос он натянет Гарднеру и всем бравым молодцам из его ведомства! Но надо спешить.

И он стал спешить - снял его со стула, подвел к столу, усадил и сам нагнулся над ним.

Войцик расползался по креслу, безвольный и мягкий, как медуза, выброшенная на песок.

Курцер положил перед ним лист бумаги, сунул ручку, - пальцы все время разжимались, и ручка выскальзывала из них, - и сказал: