не разбираюсь. А он помог мне попасть в проект. Я просто хотела быть рядом с Коди, это все, правда. Пожалуйста, можно мне попить?

Не отвечая, полковник снова поднес бутылку к лицу. Я смотрела, как он пьет — воды уже осталось меньше половины.

— Что ты планировала сделать?

— Просто быть рядом с Коди. Я никому не хотела мешать, я же правда старалась, я все делала, я спасла ребят на учениях, я была хорошим медиатором…

Я бормотала, сама не понимая, что. Я просто знала, что если смогу его убедить — оставшаяся вода будет моей. После бесконечных часов, слившихся в бесконечные дни, заполненные болью и страхом, в темноте, в холоде, в мокрой вонючей камере, наедине с болью, без сна — я уже не способна была ни на ложь, ни хотя бы на чувство собственного достоинства. Все, чем я была, осталось где-то там, на холодном бетонном полу.

— Я просто хотела быть рядом с Коди. Мы всегда были вместе, я просто не хотела, чтобы он стал чудовищем…

— А почему ты решила, — очень мягко спросил полковник, — что он станет чудовищем?

— Импланты, — быстро ответила я. — Очень много имплантов, я думала, что это будет как в Гражданскую…

— Они не чудовища, — рявкнул полковник, и я зажмурилась, — они герои! Единственные, кто может бороться с «Ин урма Эва», с террористами, с новыми Измененными, единственные, кто может им противостоять!

Воспоминания были тягучие, как патока. Рыжее небо, низкие грязные домики, девушка в вечернем платье… Россыпь гильз под ногами, черный пепел поверх песка…

Мой шепот был таким тихим, что полковник Валлерт снова наклонился ко мне, и я подалась назад.

— Повтори, что ты сказала.

— Там не было террористов, — повторила я едва слышно. — Не было Измененных.

Полковник улыбнулся, и я вдруг подумала, что лучше бы он снова на меня орал. Лучше бы он даже меня ударил. Только не видеть, как он улыбается. Потому что за такими улыбками стоит правда, которую никто никогда не хочет знать.

— Там могли быть террористы, — сказал он. — И там могли быть Измененные. И если однажды они появятся, если какая-то тварь решит вспомнить прошлое, мы будем готовы. Они, — он ткнул пальцем в сторону двери, — будут готовы размазать их, они будут готовы запугать этих ублюдков так, чтобы ссались от страха при слове «модификант», чтобы ни одна тварь не смела поднять голову и вякнуть, что она недовольна, что ей недодали гражданских прав или что условия жизни не те, что они хотят каких-то реформ, потому что единственная реформа, которая их ждет — это отряды модификантов на улицах, охраняющие и защищающие свой народ! И если для их появления нужно казнить какую-то мразь в прямом эфире — я это сделаю, они это сделают, ты это сделаешь! Поняла?! — внезапно он снова повысил голос, и я снова сжалась. — Поняла или нет?! Отвечай!

Я кивнула.

— Отвечай!

Моя голова дернулась, во рту стало солоно.

— Я поняла, — сказала я.

Может, кровь, которую я проглотила, привела меня в чувство, но внезапно я и правда поняла, о чем он говорит. Он так хочет себе эти модифицированные отряды, что не остановится ни перед чем. Страх перед Измененными сидит в нас глубоко, и потребуется что-то более ужасное, чтобы мы забыли о нем — а что можно придумать страшнее, чем взрыв в школе? Люди пойдут на все, чтобы защитить своих детей, и на отмену закона о трансгуманизме тоже. Единственный способ избавиться от Манифеста Феникса — утопить его в крови.

Все это промелькнуло в моей голове за секунду, а потом снова ушло куда-то далеко, за черное облако, за тягучую патоку, осталась только серая комната и высыхающая вода на столе.

Он убьет меня, подумала я отстраненно и безразлично. Пусть убивает, только сначала даст воды. Всем положено последнее желание.

— Твой брат это тоже понимает, — сказал полковник Валлерт, и я подняла на него взгляд.

Коди?

— Он хороший солдат, и знает, что иногда нужно пожертвовать несколькими, чтобы спасти всех. Поэтому он готов участвовать в новой программе. Готов помочь мне очистить эту страну от пережитков прошлого, от ограничений, которые не дают нам идти вперед.

Я смотрела на Валлерта, не отрываясь, даже про воду забыла. Что там с Коди? Он не сбежал? Он в порядке?!

— Это ключ к нашему будущему. К великому будущему Церы. К будущему без мусора вроде тех крыс, что засели в пустошах и думают, что мы их не достанем.

Полковник отвернулся, глядя вроде бы в стену, но на самом деле — куда-то далеко-далеко, в это прекрасное будущее. Потом снова повернулся ко мне и внезапно сказал:

— Ты все еще можешь стать его частью. Можешь остаться рядом со своим братом.

Я могу остаться с Коди, повторила я про себя. Не будет камеры, не будет темноты. Я буду рядом с Коди.

Что он хочет за это?

Хотя какая разница.

— Ты не будешь медиатором, но ты сможешь работать на нашу общую цель. Мы будем изучать влияние нейротоксина на твой мозг, чтобы вырастить следующее поколение медиаторов. У тебя будет жизнь. Относительно долгая — мы же не звери, мы не хотим твоей смерти. И относительно счастливая.

Полковник снова взял воду со стола и подошел ко мне.

— Так что ты выберешь, Реталин Корто? Вернуться обратно в камеру и уже никогда не выйти из нее? Или присоединиться к нам, ко мне, к своему брату, своим друзьям и встретить будущее Церы вместе с ними? Твой брат хочет этого. Но все зависит от тебя.

Я прикрыла глаза. Я хочу остаться с Коди. Я всегда хотела только этого. Мы всегда были вместе, еще до рождения. Если я буду рядом с ним, все будет хорошо. А если я откажусь, полковник может разозлиться и сорваться на нем.

Ради Коди, сказала я себе. Я не знаю, что он собирается делать, но ради Коди — я пройду через это.

— Я не хочу обратно в камеру, — сказала я вслух. — Я хочу, чтобы мы с Коди… дальше работали вместе.

Полковник удовлетворенно кивнул.

— Тогда скажи, что же было в пустошах.

Я послушно произнесла то, чего он ждал:

— Террористы. «Ин урма Эва». Те, кто хочет создать новых Измененных. Мы не должны позволить им… запугать людей. Мы клялись защищать… свой народ…

— Ценой своей жизни, — закончил полковник и поднес горлышко бутылки к моим губам.

Это был правильный ответ, и вода полилась в мой пересохший рот. Я глотала ее — жадно, давясь, захлебываясь и чувствуя,