Автомобиль останавливается на берегу реки, неподалеку от виллы Катарины Фогельшё. Под деревьями в саду все еще лежат яблоки, и Малин только сейчас замечает, как недостает этому дому заботливой хозяйской руки: виллу давно пора покрасить, а двор — хорошенько вычистить.

Она убирает мобильник.

«Дворники» работают в бешеном темпе. «Они рисуют сердце на ветровом стекле, — замечает про себя Малин. — Такое мог бы нарисовать мужчина на спине любимой женщины кремом для загара. Знак любви».

Она знает, какой вопрос задать Катарине Фогельшё.

Катарина Фогельшё будто давно уже ждет их.

Она сидит напротив Малин и Харри на диване от «Шведского олова». Ее лицо не выражает ни страха, ни скорби, ни растерянности. Она только что узнала, что ее брат убит, и, кажется, готова, пожав плечами, стряхнуть с себя все, что связано с Фредриком, и как ни в чем не бывало идти по жизни дальше. «Но он же был тебе братом, несмотря на все свои недостатки», — мысленно обращается к ней Малин.

На стене картина Анны Анкер: женщина стоит у окна спиной к зрителю. Глядя на нее, Форс вспоминает Акселя Фогельшё, который так же стоял в своей гостиной, когда они с Харри рассказывали ему о смерти его сына. Он, как и эта женщина, прятал лицо, чтобы скрыть свои чувства.

А может, это правильно? Притвориться, что ты ничего не чувствуешь и окружающий мир для тебя не существует.

Или ты скрываешь что-то другое, Катарина?

Малин слушает, как Харри задает вопросы и как отвечает Фогельшё.

— …Да, в тот вечер отец приезжал ко мне. Он уехал поздно, а я легла спать. Подтвердить это никто не может. А разве нужно?

— …Я не убивала своего брата, если вы так думаете. Наша семья не причастна к этому убийству, данный вопрос я считаю закрытым.

— …Враги? Фредрик был безобиден, он не имел врагов.

— …Да, после смерти отца я унаследую значительную часть его состояния. Но я и сейчас имею гораздо больше, чем мне нужно.

Последние слова Катарина произносит, будто с издевкой.

Харри замолкает, теперь очередь Малин.

На Катарине Фогельшё шелковая голубая юбка, ее руки, сцепленные в замок, лежат на коленях. Малин замечает в ней то едва уловимое беспокойство, которое часто свойственно бездетным женщинам, ту смешанную с тревогой тоску, что выражается в быстрой смене настроения: от холодного равнодушия к доброжелательности.

Катарина морщит лоб, словно о чем-то вспоминая, и Малин думает, что в жизни человека может быть только одно-единственное по-настоящему сильное чувство, которое проходит безвозвратно и к которому потом возвращаешься всю жизнь.

На другой стене висит еще одна картина в голубых тонах, выполненная в импрессионистической манере: одинокая женская фигура смотрит в окно, а там не видно ничего, кроме тумана. «Она тоскует», — думает Малин, глядя на женщину.

— Какие отношения связывали вас с Йерри Петерссоном? — спрашивает она Катарину.

Малин сама понимает неуместность этого вопроса, лицо Катарины искажает презрительная гримаса.

— У вас богатая фантазия, инспектор, однако сейчас, по-моему, не время давать ей волю.

Я видел, как ты выходила из дома Катарины, Малин, а сейчас ты входишь в двери полицейского участка.

Ты ищешь утешения в чужих несчастьях, разве не так? Ты думаешь, что тебе станет легче от того, что другие страдают так же, как ты.

Ты высокомерна, Малин.

Но у тебя хороший нюх, здесь я отдаю тебе должное. Не бояться следовать своим предчувствиям, узнавать себя в ближнем — только таким образом люди и могут понять друг друга.

Ведь мы паразитируем на любви, Малин. Мы добиваемся ее, когда того хотим, и в отчаянии пытаемся понять, чего же она от нас хочет. И что нам делать со всей этой любовью, дружбой, страхом и сомнениями?

Ты надеялась, что Катарина Фогельшё ответит тебе на этот вопрос?

Или что я прошепчу тебе об этом сейчас, когда мой рот находится всего в нескольких сантиметрах от твоего уха?

Вряд ли. Не все так просто.

Ты ответишь лучше нас, Малин.

А сейчас ты здороваешься со своим шефом Каримом Акбаром. Он не расскажет тебе, как только что отклонил предложение занять должность в миграционной службе, не признается в том, как ему хорошо здесь, в полицейском участке, что за время работы он научился ценить коллег гораздо выше, чем в начале своей карьеры.

И еще Карим думает о книге, которую сейчас пишет. Она посвящена вопросам интеграции иммигрантов в шведское общество, но работа над ней застопорилась и, похоже, надолго.

А ты, Малин?

Что ты собираешься предпринять?

Что ты думаешь делать со всей этой жизнью, зашедшей в тупик?

Одна мысль о «бумажном Аиде» способна вызвать приступ клаустрофобии.

Ловиса Сегерберг, Вальдемар Экенберг и Юхан Якобссон ездили в Эстгётабанк и на итальянскую виллу чтобы забрать бумаги Фредрика Фогельшё и два его компьютера, служебный и домашний.

На часах половина четвертого.

У регистрационной стойки толпятся стервятники, не теряющие надежды услышать более-менее обстоятельный рассказ об очередном убийстве. Но сегодня они не получат ничего, кроме коротенького пресс-релиза с именем жертвы. Карим отказался дать пресс-конференцию, не хотел мешать работе, как он только что выразился в буфете.

Юхан трет глаза и вспоминает свою жену, которая сейчас наверняка играет с детьми дома.

Теперь Фредрик Фогельшё.

Не успели они просмотреть и десятую часть документов Йерри Петерссона, как получили новую порцию бумаг в связи с другим преступлением.

Несмотря на молчание полиции, местное радио и телевидение вовсю вещают об этом убийстве. Они говорят о Фредрике Фогельшё и Йерри Петерссоне. Разумеется, на сайте «Коррен» эта информация на самом видном месте. Там же размещена большая статья того самого журналиста, с которым у Малин, по-видимому, роман — по крайней мере, время от времени они уж точно занимаются сексом. Этот писака считает, что второго убийства не было бы, если бы полиция преуспела в расследовании первого. Интересно, он вообще выезжал на место преступления?

У Вальдемара, попивающего сейчас крепкий кофе, измученный вид. Он пыхтит, стонет и, кажется, совсем не хочет работать. Ловиса, наоборот, с интересом просматривает содержание компьютера Фредрика Фогельшё, пролистывая документ за документом. Или она надеется найти там что-нибудь, связанное с Йохеном Гольдманом?

Вдруг Вальдемар вскакивает со стула, становится за спиной Ловисы и начинает массировать ей плечи.

— Тебе ведь приятно, не так ли?