– А среди них есть кто-то особенный?

– Да. – Мне очень не хотелось пускаться в объяснения на эту тему. – У меня есть бойфренд. – И это слово мне тоже не хотелось произносить, потому что оно звучало как-то слишком по-молодежному. – Он хорошо ко мне относится.

– Чем он занимается?

– Он музыкант.

– Послушай, Изабель! Это значит, что он зарабатывает гроши!

– Одновременно он работает в фармацевтической компании.

– Вот это уже лучше, – как будто облегченно сказал Тим. – Но музыка, Изабель! Наверняка это один из тех эмигрантов, которые подражают стилю 1960-х. Этакий клон Найгеля Кеннеди!

– Да он родился в 1960-е! – воскликнула я. – И никакой он не эмигрант! И он гитарист, а Кеннеди, между прочим, играет на скрипке!

– Тогда он наверняка ностальгирует по хиппи и цветочному народцу.

– Что? – Я была вне себя. – Ты говоришь так только потому, что он не совпадает с твоим идеалом мужчины! Этаким высоколобым техновундеркиндом или безликим корпоративным клоном!

– Нет! Ничего подобного! – защищался Тим. – Я вовсе не намекал ни на что подобное… Впрочем, извини меня, Изабель.

– Нико очень порядочный, хороший парень, и я им очень увлечена!

– А как насчет любви? Ты его любишь?

– Я не знаю, – честно созналась я после недолгой запинки.

– Значит, ты его не любишь, – решительно резюмировал Тим. – Если бы ты его любила, то твердо знала бы об этом. Ты ведь знала, что любила меня, не правда ли?

– Мне казалось, что я тебя люблю, Тим, – со вздохом ответила я. – Но, с другой стороны, мне казалось, что и ты меня любишь.

– Туше, – сказал Тим, когда официант поставил перед нами еду.

Я ковыряла вилкой в своих макаронах, обмакивая их в грибной соус. С Тимом меня связывало слишком многое. Общие воспоминания, например. Однажды на берегу моря нас застигла гроза, и мы стояли, тесно прижавшись друг к другу у скалы, в то время как почти у наших ног клокотало море и дождь крупными каплями бомбардировал песок. Или в другой раз, когда мы ехали за город и случился прокол колеса. Тим снял колесо, но оно выскользнуло у него из рук и покатилось вниз по склону, так что Тиму пришлось бежать за ним со спринтерской скоростью. Или однажды его мать сделала мне замечание, что, по ее мнению, носить такую прозрачную блузку не стоит, на что Тим огрызнулся, что, по его мнению, она ведет себя, как глупая старая корова, потому что я выгляжу абсолютно сногсшибательно.

Но можно вспомнить и самые простые вещи.

Как мы вместе смотрели телевизор. Как мы вместе бродили по улицам. Как мы чувствовали, что наши жизни соединены в единое целое…

– Изабель, я люблю тебя даже больше, чем любил раньше! – Тим положил вилку и смотрел мне прямо в глаза. – И я был последним ослом, когда заварил всю эту кашу. Я могу понять, если ты меня ненавидишь, если считаешь, что больше нам встречаться не стоит. Я все могу понять, Изабель! Я знаю, что я самовлюбленный эгоцентрик, что слишком много о себе воображаю. Я знаю, наконец, какой я дурак! Я знаю, что сам, своей рукой, разрушил свое счастье, позволил событиям выскользнуть из-под контроля. Я знаю, что выставил тебя в идиотском свете, точно так же, как самого себя. Я прекрасно понимаю, что ты чувствовала, хотя ты, возможно, в это и не веришь. Но я прошу тебя – дай мне еще один шанс! Тебе не надо ничего делать самой, только дай мне шанс, вот и все!

– Шанс на что? – спросила я. – Какие у нас могут быть отношения, когда я живу за две тысячи миль отсюда?

– Просто думай обо мне, – попросил он. – Я могу приехать в Мадрид на несколько недель. Ты же знаешь, как это делается: я возьму свой ноутбук и буду там работать. В твою жизнь я не буду внедряться, Изабель. Просто мне кажется, что у нас с тобой было кое-что настоящее, особенное, и я не хочу, чтобы это пропало просто так, без всякой проверки. Я хочу, чтобы мы сначала удостоверились, что все, что было между нами, абсолютно мертво.

Глаза его блестели. Я еще ни разу в жизни не ставила мужчину в положение, когда он был на грани слез.

– Мне нужно подумать о том, что ты тут наговорил, – сказала я после минутного раздумья. – Все это меня очень смущает, Тим. Я просто не могу разобраться в своих чувствах.

– Конечно! Я все понимаю! – воскликнул он, не спуская с меня затуманенного взгляда. – Я очень тоскую без тебя, Изабель.

– Я без тебя тоже, Тим, – сказала я.

После ужина мы зашли в бар "На Сене". Там было людно, народ с бутылками пива расположился даже на мостовой перед баром. Все здесь напоминало мне об Испании. Мы сели на парапет внутренней клумбы и наблюдали за кипящей вокруг жизнью. Наши плечи соприкасались. Сквозь тонкую блузку я чувствовала тепло его тела, и это тепло мне было до боли знакомо. Оно доводило меня до дрожи.

– Я отсидел задницу, – сказал Тим примерно через полчаса такого сидения.

– Пойдем куда-нибудь еще.

Я взглянула на часы.

– Пожалуй, мне пора домой. Я завтра улетаю.

– Еще масса времени, – усмехнулся Тим. – Пойдем выпьем на дорожку, и я отвезу тебя домой.

– Пить я больше не хочу, – твердо сказала я.

– Я имею в виду не здесь, – уточнил Тим. – Я имею в виду у меня дома.

Я с ужасом посмотрела на него.

– Нет!

Он поймал меня за руку.

– Неужели ты так меня ненавидишь?

– Дело не в этом. – Я прикусила губу. – Но будь реалистом, Тим. Если мы пойдем к тебе, то рано или поздно… рано или поздно… – Я не стала договаривать.

– Ты хочешь сказать, что рано или поздно я не удержусь и сделаю попытку затащить тебя в постель?

– Что-то в этом роде, Тим, – ответила я. – У меня воображения не хватает подумать, что ты можешь повести себя по-другому.

– Ты очень хорошо меня изучила, – ответил он. – Но я изменился, Изабель. Честное слово. Конечно, мне бы очень хотелось затащить тебя в постель. Я только и делаю, что мечтаю об этом с того самого момента, как увидел тебя сегодня. Но я этого не сделаю. Потому что хочу, чтобы ты мне верила. И чтобы не исчезла та искра доверия, которое, возможно, у тебя ко мне сохранилось, ради какого-то мимолетного…

– Тим, прошу тебя!

– Хорошо, – сказал он. – Я буду примером хорошего поведения, сварю нам кофе, чтобы ты была уверена, что до дома мы доедем в полной сохранности и что я полностью перевоспитался.

– Слушай, прекрати говорить о себе так, словно раньше ты отличался крайней испорченностью! – не выдержала я. – Словно ты ничем другим не занимался, как только направо и налево разбивал девичьи сердца! Это же все абсолютная чушь, Тим!

– Просто у меня такое гнусное чувство по поводу всего случившегося! Мне все время кажется, что ты должна меня ненавидеть.