Сегодня дежурил молодой парень, с которым он раньше не сталкивался.

— Фелиция Стоун? Ее утром выписали, — уверенно ответил он.

Синсакер лишился дара речи и только молча смотрел на дежурного.

— Это ведь неправда? — наконец переспросил он. — Никто мне об этом ничего не говорил.

— Такое решение они приняли сегодня вместе с врачом во время утреннего осмотра. Я сам присутствовал, — ответил медбрат.

— Ее обещали выписать не раньше завтрашнего дня, — сказал Синсакер и направился к ее палате. Открыв дверь, он увидел пожилого господина с усами и торчащими во все стороны волосами. Господин, одетый в очень тесный халат, сидел на кровати, где еще вчера лежала Фелиция. Выйдя из больницы, Синсакер набрал ее номер. Пульс зачастил, и он задумался почему. Преступление раскрыто. Убийца обезврежен. А то, что ее выписали на день раньше, даже хорошо.

Номер Фелиции оказался занят.

— Почему ты ничего нам об этом не сказала, девочка моя? — Голос отца звучал так отчетливо, будто он сидел в одном с ней номере, здесь, в Тронхейме, а не за тысячи миль у себя в гостиной, которую она знала лучше, чем любую другую комнату на земле.

— Ну вы же должны были подозревать нечто подобное. — В ее тоне не было обвинения. Чувству взаимной вины между ними не место.

— Да, мы предполагали, что причина может крыться в интимной сфере. — Отец говорил начистоту.

«На нас действует расстояние», — подумала Фелиция и сама это ощутила: она находится в правильном месте, и настало правильное время, чтобы позвонить домой.

— Срок давности еще не истек, — заметил отец.

— Нет, истек. Наконец-то.

Отец понял, что она имеет в виду.

— То есть ты готова все забыть и жить дальше?

— А разве ты не понял? Мне кажется, прошлого я больше не боюсь. К тому же меня вполне устраивает возможность отправлять за решетку по одному экземпляру Невинсов за заход. — Фелиция засмеялась.

— Пришлось тебе немного повозиться с этим делом, девочка, — продолжил отец, — или даже с двумя. Кто бы мог подумать, что убийство в Музее По будет раскрыто всего через несколько недель?

— Ты немножко мною гордишься, правда? — спросила она. В ее голосе снова зазвучало что-то забытое, вернулась интонация, которая когда-то установилась у них с отцом, но давно пропала.

— Немножко? — наигранно спросил отец.

* * *

Стройной Фелиция Стоун была всегда. Но когда она, поговорив с отцом и рассказав ему так подробно, как только смогла вспомнить, о той давней ночи с Шоном Невинсом, положила трубку, впервые за многие, многие годы Фелиция почувствовала себя легкой.

Она проверила, не дает ли себя знать ножевая рана. Накануне ей сняли швы; спина с тех пор не чесалась, и она затруднилась бы точно указать место ранения, хотя боль где-то в верхней части туловища еще ощущалась. Она немного посидела, думая о деле, которое помогла распутать. Пока она лежала в больнице, Одд каждый день сообщал ей свежие новости из Тронхейма и Ричмонда.

По мнению ученых, которые занялись расшифровкой палимпсестов священника Йоханнеса, включая так называемый ножевой пергамент, находившийся в руках Йенса Дала, многое указывало на то, что последний вдохновлялся примером весьма сведущего в анатомии, но свихнувшегося священника и, вероятно, самого кровавого серийного убийцы за всю историю Норвегии. Находки окрестили Йоханнесовым палимпсестом. Существенно упростили дешифрирование рентгеновские снимки, выполненные Университетом Джона Хопкинса по заказу директора Музея Эдгара По в Ричмонде. Снимки нашлись во время обыска в кабинете Джона Шона Невинса, у которого были свои причины не желать шумихи вокруг Йоханнесовой книги и ее утраченных страниц. Невинс, знакомый с некоторыми из открытий, уже сделанных Бондом совместно с Гунн Бритой Дал, очевидно, собирался использовать снимки для своей собственной академической работы, но позже, когда все устаканится и страсти утихнут. Он сумел вынести рентгеновские изображения из Музея По в самом начале следствия, пока Рейнольдс допрашивал сотрудников музея. По итогам расследования, проведенного полицией Ричмонда, этот инцидент со снимками оказался единственным, которым Джонс и его люди не могли гордиться. В защиту полицейских следует сказать, что снимки находились в неохраняемом запаснике, а не в кабинете Бонда. Невинс единственный знал, где их искать. Так и произошло это маленькое, но очень важное упущение со стороны полиции. Фелиция не сомневалась: Лаубах ходит зеленый от досады — и надеялась услышать подробности, когда вернется.

Она снова взялась за телефон и позвонила Джонсу.

— Рано звонишь, — сказал он вместо приветствия.

Фелиция посмотрела на часы. Был час дня, то есть всего семь утра в Ричмонде.

— Ты спал?

— Нет, пью уже вторую чашку кофе. По большому счету я сегодня с утра свободен — у нас волнения уже улеглись. А у тебя как дела?

— Выписали сегодня. На день раньше, чем запланировано.

— То есть ты рвешься домой? Мне прямо сейчас заказывать тебе самолет?

— Как раз об этом я и хотела с тобой поговорить.

Синсакер проехал мимо Студенческого общества, по мосту Элгесетер и по улице Принсен до самого отеля. Когда он вошел в холл, было двадцать минут второго. Он подошел к регистрационной стойке и, объяснив, что ищет Фелицию Стоун, назвал номер ее комнаты. Портье, мужчина с мелированными под блондина волосами, находился уже в том возрасте, когда окрашенные пряди легко спутать с первой сединой. Ему даже не понадобилось искать ее имя в базе данных. Он посмотрел на Синсакера взглядом, ясно говорившим о его симпатии к мужскому полу, но только не к данному его представителю.

— Она выписалась пять минут назад, — сказал портье. — И уехала на такси.

— Не знаете, куда она направилась? — допытывался Синсакер.

— Нет, но она же американка. Полагаю, поехала в аэропорт. Она сама договаривалась с шофером.

— Проклятие! — К собственному удивлению, Синсакер даже стукнул кулаком по стойке.

— Если вам не терпится произнести несколько прощальных слов, вы еще можете застать ее в Вэрнесе, — предложил портье.

— На велосипеде?

Выйдя из отеля, он достал телефон и замер, размышляя, стоит ли еще ей звонить или отправлять сообщение, и пришел к выводу: если она действительно отправилась к себе домой, даже не попрощавшись, с этим он уже ничего не может поделать. Он гнался за сновидением. Хватит с него сновидений. У них есть скверная привычка оборачиваться кошмарами, попадая к нему в голову.

Он поехал в винный магазин на Сульсиден и купил себе в утешение две бутылки «Красного Ольборга». В торговом центре, в отделе «Меню», приобрел правильного датского черного хлеба и селедочное филе, как раз такое, как он любит, хоть и не часто покупает. Впереди его ожидали пустые и нудные выходные, и он гадал, как долго сможет продержаться, прежде чем позвонит Аниккен.