– Лорд Марло, разве не благодаря ясновидению вы побеждаете врагов? – спросил Браанок. – Так, знаете ли, говорят.

Я разжал кулак. Повел плечами.

– Лорд директор, я не в ответе за тех, кто распускает слухи. И я не обладаю даром ясновидения. Со мной не говорят Земля и ее оракулы. Вы дали мне непосильную задачу, но я с ней справился. Вопреки вашим планам?

Ни Браанок, ни Бурбон, ни их прихвостни не ответили.

Я и так знал ответ.

Мы все знали.

– Поверить не могу, что нам до сих пор не отдали новых приказов, – высказал Паллино вслух мысли, мучившие меня и остальных вот уже два с лишним месяца.

Некогда старый хилиарх лежал на диванчике в моей каюте, закинув руки за голову, и внимательно смотрел на голографическом экране оперу.

– Не знаю, – заспорила с ним Элара, вернувшаяся на лифте с новой бутылкой вина. – Мне нравится быть в отпуске.

Она села на краешек дивана и принялась наливать всем вино.

– Согласна! – воскликнула Сиран, подставляя бокал и попутно хватая кусочек острого джаддианского сыра, раздобытого слугой на городском рынке.

Когда бокал был наполнен, она подняла его:

– За перерыв в смертельных битвах!

Элара присоединилась к ней, Паллино тоже одобрительно поднял кулак, но не отвлекся от оперы. На голограмме античный рыцарь в железных доспехах перебирался через охваченную пламенем крепостную стену. Прямо посреди битвы приземлился дракон и принялся крушить когтями воинов и камень.

Валка заерзала у меня под боком, но ничего не сказала. Похоже было, что она спала.

Дракон переключился: заметил группу спрятавшихся в разрушенном зале женщин и вознамерился их сожрать. Распахнул пасть! Во мраке вспыхнул бледно-голубой огонь! Рыцарь спрыгнул со стропил и, отражая драконье пламя щитом, крикнул: «Бегите!»

Автором оперы была моя мать, но я никому об этом не сказал. Всякий раз, когда мы приходили на стоянку в какую-нибудь имперскую гавань, я узнавал, что за время моих странствий она написала одну или даже несколько новых опер. Обычно я смотрел их сам, но иногда – когда одиночество было невыносимо – приглашал друзей.

– Адр, разве это не здо́рово? – улыбаясь, спросила Элара.

– Тише! – воскликнул сосредоточенный Паллино.

– Разве это не здо́рово? – повторила она, не обратив на него никакого внимания.

– Элара, не мешай Паллино смотреть оперу, – ответил я с улыбкой.

Она кинула в меня сыром. Кусок упал на диван, я подобрал его и съел.

– Хорошо, что от Александра пока никаких вестей.

– Думаешь, он что-нибудь натворит? – спросила Сиран, садясь в кресло с бокалом вина в руке.

– Понятия не имею! – усмехнулся я. – Но вы его знаете.

На некоторое время все замолчали, к облегчению Паллино. Один из оперных рыцарей запрыгнул дракону на спину и вонзил в него меч.

– Не думаю, что нужно опасаться, – сказала Элара, подобрав под себя ноги и положив руку на колено мужу. – Адр, ты слишком ценный актив. Ну назвал ты принца молокососом. Это же правда. Император не выгонит тебя из-за такого пустяка.

– Император-то меня не беспокоит, – ответил я, копируя расслабленную манеру Паллино.

– Неужели думаешь, что парнишка потребует тебя казнить или что-нибудь в этом духе? – засомневалась Элара.

– Этот парнишка – принц Соларианской империи, – ответил я. – И он не будет первым, кому может вздуматься оторвать любимой игрушке голову, несмотря на возражения отца.

– Тем лучше будет поскорее убраться отсюда, – вклинилась в разговор Сиран. – Не знаю, как вы, а я устала от войны.

В белках ее глаз блеснул голографический драконий огонь.

Тяжело простонав, Паллино протянул руку и поставил оперу на паузу. Один потерявший щит и шлем рыцарь застыл на экране на узком мосту напротив дракона. Другой, тот, что вскакивал на дракона, успел спрыгнуть и теперь вместе со своими соратниками прикрывал бегство принцессы и придворных. Ничего не говоря, он пристально смотрел на нас голубыми глазами.

– Сейчас я должна была быть уже старухой, – задумчиво произнесла Сиран, дотрагиваясь до носа.

Когда ее повысили в патриции, то исправили изуродованную ноздрю и простили все прошлые преступления. Как и восстановленный глаз Паллино, ее нос был символом некоего перерождения, новой жизни, полученной моей давней подругой. Я понимал, что она чувствовала. Мы, палатины, можем жить до семисот лет, но в глубине души помним, что могли бы жить в десять раз меньше.

Древние считали нормальной продолжительностью жизни трижды двадцать и десять лет. Семьдесят. Паллино уже приближался к этой отметке, когда мы познакомились, а Сиран прожила почти половину этого срока. Патрицианское обновление вернуло им молодость на десятки лет, но даже действие этих ген-тоников и операций не могло длиться вечно.

– Я тоже это чувствую, – ответил я. – Чувствую себя стариком.

Сейчас я понимаю, как молод был тогда! Но, как случается со многими, я уже к тридцати годам ощущал себя старым. Это оплошность, которую допускают все. Молодость кажется нам старостью, потому что мы не можем представить, какова старость на самом деле. Теперь я по-настоящему стар и знаю, как молод, как невероятно молод был тогда. Мне еще не было двухсот. Даже ста пятидесяти.

Я не знал смысла слова «старость».

Иногда я вспоминаю Кхарна Сагару, наверное старейшего живущего ныне человека, старейшего, кто когда-либо жил. Неудивительно, что он безумен. Открывая новые глубины возраста и времени, любой рискует сойти с ума, даже я.

– Хочешь все бросить? – спросил Паллино, прикрыв один глаз так, что стал похож на прежнего Паллино, потрепанного и седовласого.

Я мысленно представил почти незаметную в сумраке поношенную повязку на его лице. Но он открыл глаз, и иллюзия развеялась.

– Нет, – ответил я. – Дело еще не сделано.

– Если что, тебя никто не станет винить, – заметила Элара.

– Точно, – согласился Паллино. – Ты больше всех сделал для окончания чертовой войны. Ты вернул себе титул. Можешь смело удалиться на покой в какой-нибудь дворец или загородную виллу и драть крестьянок, пока не поседеешь. Никто тебя не упрекнет. Ай! Женщина, черт тебя побери!

Похоже, Элара больно ущипнула его за ногу ногтями.

– Это не по мне, – покачал я головой, радуясь, что Валка спит.

– Пожалуй, – согласился Паллино. – Ты любишь страдать. Прекрати! – прикрикнул он на невинно улыбающуюся Элару.

– А ты веди себя хорошо.

– Кто бы говорил! Я собирался оперу посмотреть, а вы мешаете своей болтовней!