– Видели? Где и когда? – хрипло произнес Серов, не замечая, что в волнении говорит на русском. – Где вы могли видеть такие часы? Кто вы?

Теперь лекарю пришел черед удивляться. Его седоватые брови вспорхнули вверх, морщины обозначились резче. Он выдохнул воздух и тихо, почти что шепотом, промолвил:

– Здесь меня зовут доктор Эуген Штиль из Кельна. Но там, откуда пришли вы и я, мое имя было Евгений Зиновьевич Штильмарк.

Он тоже перешел на русский и явно был возбужден – его дыхание участилось, щеки порозовели и россыпь веснушек стала заметнее.

– Вы – мой соотечественник? Понимаете, я-то думал, вы француз… Андре Серра… Выходит, не Андре, а Андрей? Так? Что же вы молчите?

Не отвечая, Серов повернулся к Уоту Стуру.

– Веди людей на «Ворон», Уот. Я останусь здесь, с Шейлой и лекарем. Теггу и де Пернелю скажешь, что к вечеру я буду на судне.

– Да, капитан.

– Сюда прислать охрану, человек шесть. Выбери людей понадежнее, из тех, что пришли с нами с Карибов.

– Слушаюсь, капитан.

Стур отступил на шаг, уставился на корсаров грозным взглядом и гаркнул:

– На корабль, бездельники, на корабль! Вас ждут мясо, ром и сухари! Хрипатый, Тиррел, Кук, ведите прочь эту ораву! И поживей, моча черепашья!

Когда топот ног затих, Серов повернулся к лекарю и произнес:

– Не стоит при моих людях говорить на непонятном языке и забивать им головы всякими домыслами. Я, Евгений Зиновьевич, и правда Андрей – Андрей Серов из Москвы. И о вас я кое-что знаю, брат мой, странник во времени… – Он опустил веки, чувствуя, как в душе разливается покой. – Евгений Штильмарк, врач из Твери – был дерматологом, если не ошибаюсь? Исчез в возрасте двадцати семи лет, ехал с работы в трамвае и исчез… Провалился сквозь время после того, как с компанией друзей посетил некий объект на Камчатке… Наконец-то я вас нашел!

– Нашли? – с изумлением вымолвил Штильмарк. – Ну, вы понимаете… Как нашли? Прилетели на машине времени? Как вы очутились здесь, сударь мой?

По губам Серова скользнула усмешка. Он уже справился с потрясением и полностью владел собой.

– Как очутился, об этом будет поведано лет через тридцать, в первом томе тайных записок о жизни маркиза Андре де Серра. Но вам, Евгений Зиновьевич, я, так и быть, расскажу свою историю. Только, простите, не сейчас – мне очень хочется увидеть жену и сына.

– Да-да, разумеется. – Штильмарк посторонился. – Часы, Андрей… возьмите ваши часы.

– Оставьте их у себя, в знак нашей благодарности, моей и Шейлы. Я могу притащить вам сундук с дукатами, талерами и курушами, но мало ли в этом мире таких сундуков? А эти часы – одни-единственные. Страшно подумать, Евгений Зиновьевич, еще не родился тот швейцарец, чьи правнуки их соберут.

С этими словами Серов вошел в дом и потонул в сиянии глаз своей жены.

* * *

Спустя пару дней они с Штильмарком сидели в саду, пили сухое вино с местных виноградников и обменивались своими чудесными историями. Шейла спала, и рядом с ее кроватью спал в наскоро сделанной колыбели младенец, крохотное существо, изменившее статус Серова в этом мире. До сих пор он был корсарским капитаном и супругом Шейлы, теперь же стал отцом, и это новое состояние казалось еще непривычным, даже пугающим. Он начинал понимать, что вырастить ребенка в восемнадцатом веке гораздо труднее, чем в двадцатом или двадцать первом – ведь не было здесь ни педиатров, ни детских поликлиник, ни антибиотиков, ни искусственного питания. Правда, имелась отличная замена – материнское молоко.

Серов разлил в кружки вино, и они выпили за здоровье малыша и Шейлы. Рубиновый напиток был густым и терпким, впитавшим ароматы этой земли и щедрость африканского солнца. В крепости на холме грохнуло орудие, оповещая о приходе ночи. С рейда, где стояли корабли, долетел медный перезвон склянок – там заступала ночная вахта.

– Вы меня ждали, – произнес Серов.

– Ждали, – согласился Штильмарк. – Девочка… простите, ваша супруга… она не сомневалась, что скоро вы придете. Теперь, выслушав вашу историю, я ее понимаю. – Он качнул кружку, глядя, как плещется в ней вино. – Вы, Андрей, человек долга. Та проклятая гора на Камчатке… Вы ведь могли забыть о ней, не правда ли? Забыть про Володю Понедельника, Игоря, Наташу и всех остальных… Остались бы в той, будущей Москве, жили бы спокойно и, как положено детективу, искали бы людей, которых все-таки можно найти. Однако…

– Дурная голова ногам покоя не дает, – сказал Серов. – Но вы, Евгений Зиновьевич, не просто меня ждали. Вам было известно, кто я такой.

– Не кто, а откуда – точнее, из какого времени.

– Шейла подсказала?

– Нет. Она и понятия не имеет, из каких дальних далей явился к ней Андре Серра, внебрачный сын нормандского маркиза. – Штильмарк бросил взгляд на открытое окно и улыбнулся. – Нет, все по-другому получилось, сударь мой. Когда я в первый раз увидел Шейлу, она была не в лучшем состоянии – ну, вы понимаете, ее таскали по горам чуть ли не месяц и кормили всякой дрянью… Здесь, в Ла-Кале, у меня есть помощницы, почтенные дамы. Они раздели и вымыли Шейлу и передали мне эти часы – она прятала их… гмм… прятала в той детали нижнего белья, что в наше время назовут бюстгальтером. В общем, часы попали ко мне, и я, разумеется, сообразил, что вещица не из этого столетия. Такие и в девятнадцатом веке не сделают, даже в начале двадцатого! Можете вообразить мое изумление… Когда девочка… простите, Шейла… когда она отдохнула и пришла в себя, я стал ее расспрашивать. Она говорила о вас, Андрей, говорила много и охотно – ну, вы понимаете… она вас любит, очень любит… отчего же не поболтать со старым доктором?.. это элементарная психотерапия… Так что я представлял, с кем встречусь. Не думал только, что вы из России, и, разумеется, помыслить не мог, что вы меня искали… нас, всех нас… в том, будущем времени…

– В этой эпохе Россия тоже существует, – негромко произнес Серов. – Хотите туда вернуться? Пусть в восемнадцатом веке, но – домой?

Штильмарк покачал головой:

– Спасибо, Андрей, но мой дом – здесь. Я прожил на этих берегах много лет, объездил их от Египта до Марокко, стал врачом-универсалом, изучил арабскую медицину, принял сотни ребятишек, уврачевал тысячи ран и болезней. Здесь у меня жена, сын, дочери и целый выводок внуков. Есть кому похоронить и прочитать молитву над могилой, и есть кому добрым словом помянуть… Тут моя родина, и другой я не ищу. Да и смешно что-то искать в моих-то годах!

– Я понимаю, – молвил Серов, – понимаю… – Затем, выдержав паузу, поинтересовался: – Скажите, Евгений Зиновьевич, вы не жалеете, что очутились здесь? Я не из пустого любопытства спрашиваю. Я в этом веке прожил чуть больше года, а вы – сорок с лишним лет… И как, не тосковали, не скучали? Не проклинали судьбу? Не вспоминали близких – тех, кого еще нет?

Штильмарк помрачнел, морщины на его лице выступили резче, глаза потемнели.