Он заставил эскулапов таскать камни для форта до самой ночи, после чего отпустил их восвояси, сказав на прощание: «Ученым мужам, написавшим медицинские книги, помогающие Вам грести деньги лопатой, были неведомы болезни, вызываемые тяжелым трудом. Теперь, когда я дал Вам возможность познакомиться с ними на собственном опыте, Вы, полагаю, сможете лечить моих больных людей. Не забудьте при этом делиться с пациентами деньгами, так легко Вам достающимися. По-дружески советую Вам так поступать, ибо, право, не хотелось бы видеть Вас в роли скованных цепями гребцов на галерах!»

Несмотря на изнурительный тяжелый труд в ужасную жару, никто из строителей не жаловался и не возмущался — все видели, что губернатор делил с ними все тяготы. Так, во всяком случае, пишет хронист.

Если Албукерки считал какую-либо работу необходимой, она должная была, по его мнению, быть выполнена, пусть даже ценой здоровья и самой жизни. Тем не менее, дом Афонсу воздавал должное усердию и трудолюбию своих португальцев. И потому подчеркивал в своем последнем письме дому Мануэлу: «Рыцарям и фидалгу, завоевателям целых царств и покорителям столь многих городов, поверьте, очень горько умирать во время перетаскивания камней, как умер недавно Гарсия Куэлью».

Сам Албукерки в начале августа заболел дизентерией, причем в весьма тяжелой форме, «ибо он — человек преклонных лет и сильно истощен». В действительности губернатор португальской Индии не был таким старым, каким казался своему молодому секретарю — скорее всего, ему не было и пятидесяти пяти лет от роду. Но дом Афонсу никогда не позволял себе «расслабиться», взять отпуск, просто отдохнуть. Несмотря на жестоко мучившую его «поносную болезнь», он с утра до вечера руководил всеми работами, пока не слег окончательно в конце сентября. На протяжении одиннадцати дней он не общался ни с кем, кроме своего слуги и верного Перу д’Алпойма, прозванного «тенью губернатора».

Это неожиданное исчезновение движущей силы строительства нового форта не замедлило сказаться буквально во всем. Все работы застопорились. Португальцы начали по разным поводам конфликтовать с туземцами. По городу Ормузу поползли слухи о смерти губернатора.

Между тем, старый рыцарь Ордена Сантьягу был все еще жив, хотя и совершенно обессилен болезнью и переутомлением. Пока же Албукерки был жив, он знал обо всем, что творилось в зоне его ответственности. Узнав о положении дел в Ормузе, принимавшем все более угрожающий оборот, дом Афонсу решил что не может позволить себе роскоши продолжать почивать без забот на больничной койке. Он приказал перенести свою постель из внутренних покоев к окну, выходившему на стройплощадку. Оттуда губернатор, видный всем и каждому, мог не только наблюдать за ходом строительных работ, но и разговаривать с каждым из строителей. Его состояние все ухудшалось, но возобновившееся под его надзором строительство форта продвигалось все дальше. Албукерки твердо рассчитывал в декабре быть в Гоа, не подозревая о том, что Гоа уже находится под фактическим управлением назначенного ему королем Мануэлом преемника — Лопу Суариша…

Королева Португалии, более разумная и дальновидная, чем ее самодовольный и самовлюбленный державный супруг Мануэл, как во всех вопросах до того, долго заступалась за Албукерки, прося оставить его на посту губернатора Индии, и даже обратилась к своему венценосному отцу — королю Арагона — ходатайствовать об оставлении Албукерки в этой должности. Но умный испанец предпочел не вмешиваться в дела соседней державы, его не касающиеся. Хотя и заметил, как бы мимоходом, в беседе с посланником Португалии, что не понимает, чего его венценосный зять Мануэл хочет добиться, отзывая Албукерки с Востока.

Дом Мануэл долго колебался. Однако Албукерки вот уже девять лет был далеко от Лиссабона, «за семью морями», а Лопу Суариш — рядышком, под самым боком, поддерживаемый своей многочисленной придворной родней. Хотя у дома Афонсу оставались еще друзья в Португалии, узы дружбы, как это ни печально, имеют свойство постепенно ослабевать, если друзья расстаются надолго.

В конце концов Суариш все-таки добился своего и в сентябре 1515 года высадился — ко всеобщему и не слишком лестному для него удивлению — в Индии. Гоа принял его с ледяной учтивостью и почти нескрываемым недовольством.

«Вероятно, мой брат, король Португалии, нуждается в Афонсу Албукерки для решения более важных задач» — заметил кочинский раджа. А каликутский самурим спешно укрылся в своем горном дворце, лишь бы только избежать встречи с новым португальским губернатором.

Столь холодный прием лишь усилил ненависть Суариша к Афонсу Албукерки. Он утешался лишь предвкушением того, какие чувства испытает тот, вернувшись из Ормуза и узнав, что его должность занята им, Лопу Суаришем.

Однако Албукерки, похоже, собирался лишить своего злокозненного преемника этого удовольствия, смежив навеки очи на земле Ормуза, под неумолчный плеск волн Персидского залива. Ибо даже ранней весной в Ормузе было жарко, как в печи. С каждым днем росло число заболевших и умерших. В ожидании скорой смерти, тяжелобольной губернатор созвал всех капитанов и фидалгу, строго приказав им беспрекословно повиноваться приказам того, кого король назначил ему в преемники. «Вы же сами понимаете, что иначе возникнет неразбериха и смута, которые неминуемо нанесут вред всему нашему делу — чем и как Вы тогда оправдаетесь перед королем?» Глубоко растроганные словами умирающего, все капитаны и фидалгу торжественно поклялись следовать его указаниям и приказам его преемника, после чего повторили, в индивидуальном порядке, свою клятву — на этот раз уже не в устной, а в письменной форме.

Албукерки же продолжал бороться со смертью, хотя и уполномочил Перу д’Алпойма самостоятельно делать не терпящие отлагательств распоряжения и подписывать срочно нуждающиеся в подписи бумаги, «ибо сам я более не способен надлежащим образом заниматься делами и решать вопросы».

В начале ноября строительство форта продвинулось настолько, что стало возможным установить бомбарды, наполнить крепостные склады провиантом и боеприпасом и залить воду в одну из крепостных цистерн. Гарнизон форта насчитывал четыреста солдат. Нести береговую охрану были отряжены три корабля португальского флота. Офицеры и чиновники будущей фактории проходили тщательный отбор на «профпригодность» Каждый из прошедших этот отбор кандидатов на замещение должности получал особый «Режименту», содержавший подробнейшие должностные инструкции. Затем Перу д’Алпойм составил точную смету всех затрат, которым надлежало быть покрытыми за счет годовой дани с Ормуза.

После того, как Албукерки «внес таким образом полный и добрый порядок во все дела», он смог наконец пуститься в плавание, не зная (но, вероятнее всего, догадываясь), что этому плаванию суждено стать последним в его жизни. Возможно, в глубине его души оставалась крохотная искорка надежды на то, что морское путешествие возвратит ему силы (так, по крайней мере, утверждали доктора).

8 ноября Албукерки взошел на борт корабля с красивым названием «Флор да Роса» («Цветок Розы»). Это произошло в самый разгар полуденной жары, когда все живое укрывалось от зноя, где только могло. Он предпочел изнывать от жары, только бы избежать горечи расставания с жителями Ормуза, понимая, что «долгие проводы — лишние слезы». Ступив на палубу, дом Афонсу приказал поднять якорь — и «Флор ла Роса» вышел в море, снова бросив якорь лишь в миле от берега.