Чекан и сам был напуган не меньше, но признаваться какому-то банкиру, естественно, не мог. Да и Бирюковский, хоть и хотел рассказать, но смолчал, подумав, что Чекан лишь рассмеется, назовет все это глупостью.

Хотя Лев Данилович и понимал, происшедшее — это не просто серьезная угроза, а страшная, жуткая угроза, что если чего и следует бояться, то именно того телефонного звонка.

— Так, значит, Лев Данилович, мы договорились, столковались или как?

Чекан заложил руки за спину и прошелся рядом с камином.

— Договорились, чего уж тут. Дело выгодное, почему не поучаствовать? Если не секрет, кто еще?

— Вот это секрет, — сказал Чекан. — Скажи своим головорезам, чтобы они на меня не бросились.

— Я сам провожу, — Бирюковский поднялся и, поглаживая живот, двинулся впереди Чекана.

— А ты красиво живешь, — проходя через комнаты, сказал бандит.

— Красиво жить не запретишь.

— Только вот ты, Лев Данилович, какой-то напуганный, раньше я за тобой этого не замечал.

— Это было раньше, а теперь совсем другое дело.

— Неужели налоговой полиции боишься или ФСБ?

А может, конкурентов? Скажи, прикроем.

— Боюсь, — сказал Бирюковский, увидев отражение своего лица в зеркале, — ох как боюсь, даже не передать!

Чекан захохотал громко и зловеще. И этот смех бандита немного успокоил банкира, — Не бойся, все там будем, Лев Данилович, годом раньше, годом позже, но умрем обязательно. От судьбы-то не уйдешь. Или ты думаешь, от судьбы можно откупиться? Дашь ей миллион, а она тебе…

— Не думаю я так, — убежденно произнес банкир.

Лев Данилович не вышел на крыльцо. Он простился с Чеканом в огромном холле своего дома.

— Куда теперь? — спросил Борис, когда Чекан устроился на заднем сиденье.

— Домой поехали, голова трещит. А играть сегодня не поедем, и завтра тоже.

Больше вопросов Борис не задавал. Он привез Чекана домой, они вдвоем поднялись по лестнице. Чекан осмотрел дверь с новыми замками, открыл ее. Борис вошел в квартиру первым, держа наготове пистолет, но тревога была напрасной. В квартире никого не оказалось. Чекан хотел оставить Бориса ночевать, на том же диване, где спал Михара, но подумал, что это будет слишком. Он не станет показывать страх перед своим шофером, перед своим охранником! Это не дело. Чекан никого не боится, не тот он человек.

И он отпустил своего водителя, сказав ему, чтобы тот утром заехал за ним. Затем тщательно запер дверь, оставив ключи в замках, — так, чтобы дверь невозможно было открыть.

* * *

Когда Чекан уже был в Москве и гнал по ярко освещенным улицам, в доме Бирюковского зазвонил телефон, но не аппарат, а сотовый телефон, который не звонил уже несколько дней, лежал в кабинете на письменном столе.

Бирюковский вздрогнул, он в это время стоял у камина, протянув к угольям ладони с широко растопыренными пальцами, любуясь блеском алмаза.

Бирюковский от неожиданности посмотрел по сторонам так, словно бы это звонил кто-то находящийся в его кабинете. Затем подошел. Телефон продолжал звонить.

Бирюковский несколько мгновений размышлял, брать или не брать, затем пересилил страх, нажал кнопку и приложил трубку к уху.

— Бирюковский, это ты? — услышал он мужской голос. — Ну, как твоя жизнь, как твое ничего? Готовишься встретить православное Рождество? Я угадал? Или, может быть, собираешься уехать куда-нибудь за границу в теплые страны, а?

— Кто ты? — выдавил из себя банкир и почувствовал, что майка уже прилипла к спине.

— Я кто? Смерть твоя, Бирюковский. Я знаю, ты меня боишься. Скоро я к тебе приду, скоро, так что готовься. Гроб хороший закажи, дорогой.

— Кто ты? Кто ты, сволочь? Что тебе надо? — закричал банкир таким голосом, что тут же в двери появился охранник. — Мерзавец! Подонок! Сволочь!

— Это ты обо мне так говоришь? — звучал спокойный мужской голос. — Напрасно, этим ты только усугубляешь свое и без того незавидное положение. За все твои грехи тебе воздается, будь в этом уверен. Пока. На некоторое время я тебя оставлю.

Бирюковский посмотрел на цифры, горящие на табло телефона. Светился номер Савелия Мерзлова.

— О господи! — оседая в кресло, пробормотал банкир. — Будь ты неладен! — и тут же принялся набирать этот номер.

Но телефон не отвечал, и, сколько Бирюковский ни пытался, он так и не смог соединиться с тем человеком, который ему позвонил этим зимним вечером.

* * *

— Предатели! Изменники! Суки! Подонки, мерзавцы! Вас всех в тюрьму, в карцер, вас всех в лагерях сгноить надо! Подонки! — метался по квартире, изрыгая проклятия, полупьяный Юрий Михайлович Прошкин.

В его руке была очередная бутылка. Он не обращал внимания на то, что коньяк иногда расплескивался на паркет, на дорогие ковры, на книги, на скатерть. Ему было все равно.

"Все меня бросили! Все от меня отвернулись! А ведь говорили, в случае чего звони, поможем. Сейчас! Где вы все? Где вы все, подонки? Сейчас вы мне нужны! Все отвернулись от Юрия Михайловича. Но ничего, ничего, у меня на вас всех есть компромат, и не дождетесь, я так просто не сдамся. Я все это занесу в газету, я все это напечатаю. Заплачу и напечатаю, деньги у меня есть, слава Богу… — Бирюковский открывал сейф, вытряхивая деньги, судорожно их пересчитывал, а затем, сбившись, засовывал назад в сейф. — Я заплачу газетам, они напечатают гадости на всех, на всех! У меня компромата целый стол, так что держитесь, мерзавцы, вы узнаете, как тягаться с Юрием Михайловичем Прошкиным. Это вам не какого-то там уголовника обидеть, на меня руку подняли!

Где эта долбаная газетенка? — и Прошкин, абсолютно не ориентируясь, какой сейчас час, начинал вызванивать редакцию газеты «Свободные новости плюс», грязно матерился, проклиная всех и вся. Когда трубку бросали, Прошкин злорадно хохотал.

— Как я вас! Что, уже боитесь? И на вашу грязную газетенку я найду управу! Я с вами разберусь, со всеми разберусь! Ты, сука, ушла? — ударом ноги Юрий Михайлович Прошкин открыл дверь в спальню, осмотрел комнату. Затем подошел к большому, во всю стену платяному шкафу, отодвинул зеркальные дверцы и выволок платья жены, поволок их на кухню. Он знал, где лежит топор, которым домработница рубит мясо. Вытащил из кухонного шкафчика сверкающий никелированный топор и принялся прямо на паркете кромсать платья жены.

— Ты грязная проститутка, сволочь! Ты тоже меня бросила? Вот тебе, вот тебе! — он рубил платья жены и радостно хохотал, иногда даже крупные слезы катились из его глаз.

Он упивался местью, он пребывал в восторге. А затем прикладывал бутылку к пересохшим губам и жадно, как страждущий пьет воду, лакал коньяк. Напиток тек по подбородку, по его груди, рубашка была и без того грязна, прилипала к телу.