тот самый день. Имена, которые вы мне назвали, ни о чем мне не говорят.

Судья Ди откинулся на спинку стула. Он задумчиво поглаживал бороду. Хуан Сань во всем соответствовал его представлению об убийце и насильнике, к тому же у него были золотые шпильки. Но все же он слишком уверенно отрицал свою вину. Неожиданная мысль осенила судью. Он подался вперед и сказал:

— Смотри прямо на своего судью и слушай внимательно, сейчас я освежу твою память. На юго-западной окраине города есть улица мелких лавочников, называется она улицей Полумесяца. На углу этой улицы и узкого переулка стоит лавка мясника. Дочь мясника жила в мансарде расположенного позади лавки склада. Так вот, не ты ли пробрался в комнату девушки по веревке из белья, которая свешивалась из окна? Не ты ли изнасиловал и задушил ее, а потом сбежал с ее золотыми шпильками?

Судья заметил, как в припухшем глазе Хуан Саня что-то промелькнуло. И тут он понял, что это все-таки тот, кого он искал.

— Признайся! — вскричал судья. — Или я допрошу тебя под пыткой.

Хуан Сань пробормотал что-то, а затем сказал громким, уверенным голосом:

— Можешь обвинять меня в чем угодно, чиновная крыса. Но тебе не дождаться, чтобы я сознался в преступлении, которого не совершал!

— Всыпьте этому оборванцу пятьдесят ударов тяжелым хлыстом! — приказал судья Ди.

Стражи сорвали с Хуан Саня одежду, обнажив мускулистое тело. Тяжелый кнут со свистом опустился на спину обвиняемого. Вскоре спина Хуан Саня превратилась в кровавое месиво, кровь забрызгала пол. Но он не кричал, а лишь испускал глубокие вздохи. После пятнадцатого удара он потерял сознание и рухнул вниз лицом о каменный пол.

Начальник стражи привел Хуан Саня в чувство, поднеся к его носу уксус, и протянул ему чашку крепкого чая, но Хуан Сань презрительно отказался.

— Это только начало, — заметил судья. — Если не сознаешься, я подвергну тебя настоящей пытке. Ты крепок, но в нашем распоряжении еще целый день.

— Если я сознаюсь, — прохрипел Хуан Сань, — мне отрубят голову. Если не сознаюсь, умру под пыткой. Я предпочитаю последнее. Уж лучше вытерпеть боль ради удовольствия навлечь на тебя беду, чиновная крыса!

Начальник стражи ударил Хуан Саня рукояткой кнута по зубам. Затем размахнулся, чтобы ударить снова, но тут судья поднял руку. Хуан Сань выплюнул несколько зубов и грязно выругался.

— Дайте мне поближе взглянуть на этого наглого пса, — сказал судья Ди.

Стражи встряхнули Хуан Саня и поставили его на ноги, судья вгляделся в его злобные глаза. Один глаз распух и заплыл после удара, полученного в схватке с Ма Жуном.

Судья Ди решил, что такой закоренелый, отчаянный преступник, наверное, сдержит слово и скорее умрет под пыткой, чем сознается. Он быстро восстановил в памяти рассказ Ма Жуна о приключениях прошлой ночи и сопоставил его со своим собственным разговором с Хуан Санем.

— На колени преступника! — приказал судья. Он взял со стола золотые шпильки и швырнул их с помоста. Побрякушки со звоном упали прямо перед Хуан Санем. Тот тупо посмотрел на сверкающее золото.

Судья приказал начальнику стражи привести мясника Сяо.

Когда мясник склонился рядом с Хуан Санем, судья Ди сказал:

— Я знаю, что эти шпильки приносят беду. Но подробностей об этом я не слыхал.

— Ваша светлость, — начал мясник Сяо, — в те далекие времена, когда наша семья была еще довольно состоятельной, моя бабушка приобрела эти шпильки в ломбарде. Тем самым она навлекла на наш дом страшное проклятие. Ибо у этих шпилек мрачная история, связанная, должно быть, с каким-нибудь кровавым преступлением прошлого. Через два дня после покупки двое грабителей ворвались в комнату бабушки, убили ее и украли шпильки. Преступников поймали, когда они пытались сбыть краденое, и они были обезглавлены на месте. Если бы мой отец уничтожил тогда эти злополучные шпильки! Но покойный был человеком добродетельным, и чувство сыновней почтительности взяло верх над здравым смыслом.

Через год заболела моя мать, ее мучили непонятные головные боли, и после долгой болезни она умерла. Мой отец потерял последние деньги и вскоре тоже умер. Я хотел продать шпильки, но моя глупая жена настояла на том, чтобы приберечь их на черный день. И вместо того чтобы держать эти злополучные шпильки под замком, она дала их поносить нашей единственной дочери. Вы знаете, какая ужасная судьба постигла бедную девочку!

Хуан Сань внимательно выслушал историю, рассказанную мясником на простом, доступном языке.

— Будь проклято Небо и Земля! — выпалил он. — Надо же было именно мне украсть эти шпильки!

В толпе зрителей начали переговариваться.

— Тихо! — крикнул судья Ди.

Он отпустил мясника и обратился к Хуан Саню по-свойски:

— От судьбы не уйдешь. Неважно, сознаешься ты или нет, Хуан Сань. Тебе не скрыться от небесного суда — ни здесь, ни в ином мире!

— А чего мне бояться? Покончим с этим, — сказал Хуан Сань. — Ну давай, ублюдок, свой вонючий чай.

Начальник стражи вспылил, но, повинуясь знаку судьи, подал обвиняемому чашку чая.

Хуан Сань залпом осушил ее, плюнул и заговорил:

— Хотите верьте, хотите нет, но если на свете и есть человек, которого всю жизнь преследуют неудачи, так это я. Человек с моими данными мог бы под конец жизни стать главарем разбойничьей шайки. И что же? Я один из лучших кулачных бойцов в Империи; у меня был учитель, знавший все тонкости этого дела. Но, к несчастью, у него была хорошенькая дочь. Я любил ее, а она меня — нет. Вот чего в женщинах не терплю! Я взял ее, дуру, силой, правда, потом мне пришлось отправиться в бега.

Как-то раз встретил я на дороге купца. Клянусь, он выглядел как сам бог Благополучия. Я разок ударил его, ну просто чтобы он был посговорчивее. Конечно же, этот поганец просто должен был помереть на месте! И что же я нашел у него за поясом? Ничего, кроме кучи никому не нужных долговых расписок. И так всегда.

Хуан Сань вытер кровь, выступившую в уголках рта, и продолжал:

— Неделю назад или около того я проходил по улочке в юго-западном квартале, поджидая загулявшего прохожего, который не посмел бы отказать мне в милостыне. Вдруг какая-то фигура проскользнула и скрылась в маленьком переулке. Я подумал, что это вор, и последовал за ним, чтобы попросить со мной поделиться. Но когда я зашел в переулок, его уже не было, кругом — тишина и мрак.

Через несколько дней — вы говорите, это было шестнадцатого, значит, шестнадцатого — я снова оказался в том же месте и подумал, что можно