Нет, я не винила маму в том, что она сделала. Она всего лишь хотела меня защитить. Но при этом я оказалась лишена своих корней, дара и силы рода, и чувствовала себя так, будто вся моя прежняя жизнь – всего лишь подделка, суррогат, обман. Сейчас я даже в своей любви к Роберту была не уверена.

«Сегодня серьезно поговорила с Логаном насчет визитов в наш дом Джеймса Кейна, и муж согласился, что деловые вопросы лучше решать в правлении компании. И все равно на сердце неспокойно. Кэри еще слишком мала. Ей всего пятнадцать. Но то, как она смотрит на Кейна… Нет, моя девочка не могла влюбиться, это просто обычный детский интерес. Я, наверное, зря волнуюсь. Но все-таки будет лучше, если этот чужак перестанет приходить к нам в дом. Есть в этом мужчине что-то необычное. И его магия… Она похожа на магию высших, и все же – иная. Нет, ни к чему моей дочери заглядываться на знатного лорда. Пусть подрастет и выберет того, кто будет ей ровней».

Бедная мама… Она видела мою детскую влюбленность, но даже слова против не сказала. Просто взяла и закрыла для Кейна вход в наш дом.

Или следующая запись.

«Что ж, это случилось. Кэролайн влюбилась. Ее избранник, Роберт Дерт – красивый молодой человек, сын покойного капитана Эбенезера Дерта. Галантный, обходительный, приятный. Даже слишком, и это настораживает. Или я снова придираюсь и виной всему обычная материнская ревность? Не знаю. Смотрю на свою девочку и не могу поверить, что она уже выросла и готова покинуть отчий дом. Готова ли? Знает ли, что ее ждет? Господи, пусть моя дочь будет счастлива и ее не коснется ни одно из несчастий, преследующих наш род!»

Вот снова! Что за несчастья? Из-за неведомого проклятия? Ну почему бы матушке не написать о нем поподробнее?

От желтоватых страниц исходил ни с чем не сравнимый аромат старой бумаги, благовоний, воска и краски. Я листала их, вглядывалась в мелкие строчки и погружалась в прошлое.

Кейн говорил, что магия алайетов – зло. А я просматривала заметки своих родственниц, и мне открывалось совсем другое. «Лалидейла умирала, – читала написанные красивым округлым почерком строки. – Я поняла это сразу, когда вошла в шатер и увидела лежащую на мокрых от крови шкурах женщину – бледную, почти прозрачную, с пересохшими белыми губами и глубокими черными тенями под длинными ресницами. Новорожденный заходился криком, а Лали не могла открыть глаза, чтобы посмотреть на свое продолжение, дать ему благословение рода, наречь имя. Меня позвали слишком поздно. Ни одно снадобье, ни одно зелье не способны вернуть человека, которого позвали за собой духи Вальделлы. «Верни ее! – умолял меня Авирон. – Сжалься над нашим первенцем, верни ему мать, а мне жену!». Я видела его слезы – скупые слезы воина, текущие по грубым, заросшим щетиной щекам. Слышала плач стоящих за пределами шатра людей. Слушала свое сердце. Если бы у меня была полная сила, я бы с легкостью подняла Лали с одра смерти. Но с урезанным даром… Раздумывать было некогда. И я сделала то единственное, что могла сделать – полоснула по запястью ножом и отдала духам свою кровь и десять лет жизни. Они взяли их с радостью. Кинулись, как голодные псы, раздирая мои руки невидимыми зубами, вонзая в плоть острые когти, захлебываясь от жадности и нетерпения и упиваясь моей утекающей вместе с кровью магией. Мне с трудом удалось их остановить. Тело болело так, что я едва стояла на ногах, но один взгляд на Лалидейлу заставил меня забыть о боли. Дочь Аматуки держала у груди своего сына и смотрела на меня ясным счастливым взглядом. Слава Великой! Теперь с матерью и младенцем все будет хорошо».

Анна Эстари – так звали мою родственницу – оставила много записей. Гораздо больше, чем все остальные. Я вчитывалась в них, и передо мной проходила жизнь деятельной и счастливой женщины. Замужество, любовь, рождение дочери… Она писала об этом так ярко, так эмоционально, что я видела все описываемые события, словно вживую, и не могла сдержать слез или радостной улыбки. А потом наткнулась на последнюю запись, сделанную рукой Анны, и почувствовала, как больно сжалось сердце.

«Он ушел. Мой Асвальд ушел, и я ничего не смогла сделать. Я кричала, я сопротивлялась, я держала его жизнь в своих руках и не хотела отдавать ее духам, обещая им всю свою магию и силу, но духи Вальделлы оказались неумолимы. Проклятие настигло моего любимого и оборвало нить его судьбы задолго до назначенного срока. Несправедливо. Жестоко. Бесчеловечно. Я так надеялась, что дед сумел одолеть проклятие Первородных, так верила, что моего желания и проведенного ритуала достаточно, чтобы все исправить, но нет. Не получилось. Фениксы не смогли вернуть свои крылья, а жизнь Вальда оборвалась на самом взлете. Великая Мать, за что? Почему именно Асвальд? Он ведь ни в чем не виноват…»

Я чувствовала льющееся со страниц книги отчаяние, ощущала боль родственницы, как свою, вспоминала Роберта, каким он лежал в гробу, но перед глазами был Джеймс. Это его я видела в вязкой тишине церкви, это над его телом звучали псалмы поминальной службы, это его бескровное лицо, напоминающее белый мрамор, приковывало взгляд – нечеловечески красивое и такое же холодное.

Нет… Это неправда. Это прошлое. Это все осталось в прошлом.

Я резко отодвинула от себя библию, встала из-за стола и распахнула окно, пытаясь сделать глубокий вдох и успокоиться, но прочитанные строки не отпускали. Они горели перед внутренним взором, переливались, расплывались огненными бликами и зловеще мерцали.

И в этот момент я услышала знакомый звук. Цоканье подков. Кто-то скакал по улице со стороны Иллер-роу. Подгоняемая предчувствием, я высунулась из окна, пытаясь разглядеть приближающегося всадника, а сердце уже колотилось о ребра, торопилось, горело в нетерпении и захлебывалось радостью. Кейн… Это был он. Я чувствовала.

И точно. Всадник остановился рядом с домом Лори, спешился и поднял голову, глядя прямо на меня.

– Джеймс!

Имя мужа само слетело с губ.

Кейн приподнял шляпу и усмехнулся так, словно хотел сказать: – «Вижу, вы по мне скучали, миледи?»

Вот же пират!

– Добрый вечер, дорогая, – в голосе супруга послышался едва уловимый сарказм. – Несказанно рад лицезреть вас этим чудным погожим вечером.

Я поспешно стерла с лица улыбку и чопорно ответила:

– Я тоже рада вас видеть, дорогой.

Желание кинуться к лестнице и встретить Кейна внизу безвозвратно пропало.

– Не стойте у окна, заболеете, – негромко посоветовал муж и повел коня под навес, а я задвинула ставень и, подойдя к столу, закрыла библию. Нет, я не опасалась, что Кейн увидит то, что не предназначено для посторонних, просто не хотела привлекать ненужного внимания к семейной книге.

Снизу послышался шум, радостные восклицания Лори, негромкий голос Кейна, а я застыла на месте, пытаясь справиться с собственными чувствами. С каждым днем, с каждой встречей я все отчетливее понимала, что постепенно влюбляюсь в собственного мужа. Я не хотела этого, знала, что глупо, ругала себя и все равно ничего не могла поделать. Джеймс Кейн каким-то неведомым образом ухитрился проникнуть в душу и обосноваться так прочно, будто был там всегда.