Сфера начала стремительно уменьшаться.

Ульдиссиан уперся ладонями в гладкую стенку узилища. Нет уж, не для того он зашел так далеко, чтоб на этом все и закончилось…

Ладони его, вспыхнув черным, расплавили преграду.

– На свете нет и не может быть ничего хуже пережитого мною благодаря тебе и Лилит, – проскрежетал Ульдиссиан. – Вам-то двоим и надлежит мучиться до конца времен!

С этим он всколыхнул землю вокруг Инария и Собора. Правоверные, до сих пор не разбежавшиеся в ужасе, бросились кто куда. Сверкающий шпиль треснул, переломился пополам и острием книзу рухнул на мраморные ступени. Тонны земли и камня, взлетевших в воздух, градом осыпали ангела, а со спины в его сторону покатились вприпрыжку громады обломков разбитого шпиля.

Но все это Ульдиссиан проделал только затем, чтоб в свою очередь отвлечь внимание ангела. Опасаться подобных разрушений Инарию, при его-то возможностях, было незачем. Как человек и рассчитывал, ангел с презрением отмахнулся от всего, что ему угрожало… а Ульдиссиан обрел столь необходимую ему возможность вновь добраться до обезумевшего небожителя.

Схватившись, оба с грохотом врезались в развалины парадного входа рушащегося здания. Каждая из их атак порождала вокруг еще больший хаос. В конце концов растрескавшиеся стены не выдержали, и крыша Собора провалилась внутрь.

Однако противники, несмотря ни на что, видели перед собою только друг друга. Пророк бился молча, а с виду сделался страшнее кошмарного сна, жутким смешением личины смертного с истинным, ангельским обликом. На Ульдиссиана он обрушил такую мощь, что человеку хватило бы не на одну – на целую тысячу смертей, но сын Диомеда каким-то чудом переигрывал ангела снова и снова.

Вскоре это начало сказываться. Атаки Инария – пусть самую малость, едва уловимо – ослабли, и Ульдиссиан чувствовал: на сей раз это вовсе не новая хитрость. Ангел сдавал. Вероятнее всего, он ничуть не устал, нет – теперь его, как прежде Ульдиссиана, снедала неуверенность в собственных силах.

От очередного удара, нанесенного Диомедовым сыном Инарию, ангел кубарем отлетел в развалины собственного, некогда столь впечатляющего святилища. Бросившись следом, Ульдиссиан навалился на Пророка и принялся бомбардировать его всеми силами, какие сумел в себе отыскать. Бил он так, что каждому попаданию сопутствовала вспышка молнии, а из-под ног разбегались трещины.

Наконец он поднял над головою кулак в окружении черного ореола, приготовился к последнему, решающему удару… но вдруг его вниманием завладело нечто помимо Инария. Не сомневаясь, что ангел попросту снова задумал отвлечь его, Ульдиссиан сосредоточился на противнике старательней прежнего…

Но тут сквозь бушующий жар в голове пробился негромкий, едва различимый голос.

Голос Серентии… умоляющей Диомедова сына взглянуть на небо.

Стоило внять ее мольбам… и в тот же миг Инарий утратил для Ульдиссиана всякую важность. Вся их борьба, все смерти, все разрушения, что повлекла за собой их вражда – все это больше не стоило ломаного гроша.

В небе творилось неладное. Небо над головой казалось ненастоящим – скорее, необъятных размеров картиной, рисунком на огромном листе пергамента. Мало этого: пергамент рассекла поперек исполинская брешь, удлинявшаяся, ширившаяся на глазах. Небо в буквальном смысле этого слова треснуло надвое.

Треснуло надвое… и из трещины той волнами хлынул к земле изумительный, феерический рой великолепных созданий – латы блещут ярче самого солнца, множество крыльев сверкают кружащим голову разнообразием красок, каких не сыскать ни в одном уголке мира смертных…

На Санктуарий явилось воинство ангелов, что обитают в горних высях Небес.

Казалось, рядам их не будет конца. Крылатые воины влетали в чудовищную брешь целыми сотнями, на лету расширяя ее, дабы летящие следом смогли проникнуть внутрь в еще большем числе. Сонмы их уже заполонили добрую половину небосвода, и тучи, словно в ответ на их появление, заклубились сильнее, яростней прежнего.

Да, Ульдиссиан понимал: рано ли, поздно, а появления их не избежать, однако невероятное зрелище потрясло его до глубины души. До сих пор он втайне тешил себя надеждами – вдруг, дескать, что-нибудь как-нибудь им помешает, будь то старания Траг’Ула, или внезапная перемена намерений… или хоть кем-либо услышанная молитва.

Увы, сбыться сим надеждам было не суждено. Вот он, конец света…

Все тело снова пронзила ужасная, нестерпимая боль. Отброшенный назад, Ульдиссиан с отчаянным криком взвился в воздух и только тут, сквозь туман в голове, осознал, что Инарий воспользовался передышкой, дабы спасти положение.

В следующий миг Диомедов сын с лету грянулся оземь, да так, что еще полдюжины раз подпрыгнул мячиком, прежде чем остановиться. Поразительно, однако удар противника не приблизил его к гибели ни на шаг. Его дар сделал все, чего не успел сделать отвлекшийся хозяин – уберег Ульдиссиана от ярости Пророка и не позволил насмерть разбиться о землю.

Тем не менее, падение изрядно оглушило его. Сквозь застилающие глаза слезы смотрел он на смутные силуэты крылатых воинов, заполоняющих все вокруг. Как горько жалел сейчас сын Диомеда о том, что остался в живых! Пади он в бою – и не пришлось бы Ульдиссиану пережить гибель всего, что ему дорого…

Внезапно все вокруг заслонил ослепительный ореол. К немалому ужасу Ульдиссиана, над ним, паря в воздухе, возвышался Инарий, снова принявший истинный облик.

– ЗАСЛУЖЕННАЯ КАРА ДАВНО ЗАЖДАЛАСЬ ТЕБЯ, ЕРЕТИК!

С этим он мановением руки поднял Ульдиссиана в воздух.

В то, что Инарий способен пренебречь происходящим над головой, невозможно было поверить, однако Ульдиссиан с первого взгляда понял: да, так оно и есть. Ничего важнее мести Ульдиссиану для ангела-отступника попросту не существует.

Это казалось настолько нелепым, что Ульдиссиан, невзирая на боль, разразился хохотом – диким, на грани безумия хохотом. Ну, не смешно ли, в самом-то деле: Санктуарий вот-вот погибнет, а у Пророка, кроме него, и забот никаких!

Но тут Инарий, словно в испуге, отпрянул прочь. Что могло так напугать ангела, и отчего Ульдиссиан не падает, хотя чары врага более не удерживают его на весу – это для Диомедова сына осталось загадкой.

– ЧТО… ТЫ… ЗАДУМАЛ? – прогремел Инарий. – ЧТО?

Сын Диомеда наморщил лоб, гадая, к кому обращается крылатый воин. Смотрел Инарий вроде бы прямо на человека, но он-то, Ульдиссиан, точно знал, что защищаться даже не пробовал.

А может?.. Тут Ульдиссиан наконец-то заметил разливающееся по всему телу тепло, вмиг поглотившее боль и исцелившее все полученные им раны. Стоило теплой волне достичь головы, сознания, бывший крестьянин ощутил небывалый душевный подъем, какого не испытывал с тех самых пор – с первого пробуждения дара. Исполнившийся уверенности в себе, он вновь обрел полную власть над собственным телом, окутался золотистым сиянием, столь ярким, что огненные крылья Инария в сравнении с ним вмиг показались тусклыми, неряшливо-серыми.