нарушал лишь плеск волн да шелест бумажного тростника. Серебро лунной ладьи щедро изливалось на заводи, украшало глянцевито блестевшие шкуры. Звёздный покров искрился отражениями в тёмных водах, в самоцветах пёсьих глаз.

Псица приостановилась, отстав от стаи, подошла к берегу. Манящая гладь казалась бесконечной, завораживала взор и разум. В глубине ей виделись текучие силуэты, отражения смутно знакомых городов, наслаивавшиеся друг на друга. Что было на другом берегу, она не могла разглядеть, как ни старалась, но очертания проступали для неё всё явственнее.

Псица склонилась ближе, чтобы испить воды, и увидела своё отражение – лицо женщины с берилловыми глазами, с волосами цвета священного электрума, заплетёнными вокруг рогов в сложную причёску.

Воды Перерождения звали её.

Глава 18

Когда Секенэф шёл к цели, его не могли остановить сами Боги. Хатеперу это тем более было не под силу. Он мог только оставаться рядом, предостерегать, но уже ни в коей мере не влиять на происходящее.

Император не выразил никаких эмоций, когда ему показали саркофаг Сенахта и табличку. И только Хатепер знал, как перевернулось сердце Владыки, особенно после давешнего видения. Чуть склонившись над мумией, Секенэф бесстрастно провёл ладонью над лицом и сердцем умершего и прошептал что-то, а потом отдал два коротких распоряжения – тайно перенести останки в незаконченную гробницу царевича и заказать у мастеров саркофаг из дорогого гранита. В том, что имя Сенахта будет высечено рядом с именем Хэфера на одной из стен, Хатепер не сомневался. Однажды, возможно, родители телохранителя узнают правду. Пока же они томились в неведении, но под защитой императорских осведомителей, отобранных лично Великим Управителем.

В Обитель Секенэф и Хатепер отбыли тайно, в сопровождении только двоих Ануират, через портальное святилище храма Ваэссира, и Хенемсу с доверенными жрецами сам проводил для них ритуал перехода, как до этого – для дипломата. Таэху были готовы. В Обители Джети известили сразу же, и вскоре он уже лично приветствовал Императора. К радости Хатепера, Секенэф держался в рамках вельможной учтивости и не сказал ни слова, не дал ни намёка, который мог бы бросить тень на отношения между двумя древнейшими родами Таур-Дуат.

Но когда все они оказались в кабинете Верховного Жреца для личной беседы, первым что произнёс Владыка, было:

– Вы подвели меня.

Его голос звучал холодно, отстранённо, и он смотрел словно сквозь Джети. Лицо Таэху выражало печаль и озабоченность. Не было смысла оправдываться, а состояние Паваха, похоже, так и осталось неизменным.

– Мы сделаем для тебя всё, что скажешь, Секенэф, – тихо произнёс Джети, обращаясь к Императору не как к властителю, но как к старому соратнику, с которым было пройдено уже так много. – Как прежде, так и теперь.

Хатепер знал, что его брат уже всё решил.

– Мне нужны твои целители, чтобы пробудить его. Я могу призвать его, но мне нужно, чтобы он при этом выжил.

– Вырвать из его беспамятства, которое приближает смерть…

– Да.

– Даже я не могу до сих пор сказать, в каком состоянии находится его разум после всего пережитого. Как целитель я не могу предсказать, что будет с ним, если мы сделаем всё настолько… резко. Тем более если это сделаешь ты. Вполне вероятно, он даже говорить уже не сумеет. Его знания будут утеряны.

Хатепер верил Джети, одному из лучших целителей Империи. Если даже Джети не мог предсказать…

– Ты можешь сделать так, чтобы он жил, – бесстрастно проговорил Владыка.

– Да. Его тело будет живым…

– Значит, и нить, соединяющая его с Хэфером, останется целостной. Это – всё, что мне нужно.

– О целостности нити я не знаю… Ведь именно из опасения нарушить эту целостность, из незнания, как это повлияет на душу царевича, мы исполняли доселе твой приказ не трогать Паваха.

Хатепер, в отличие от Джети, уже не надеялся, что Владыка будет колебаться или тем более отступит.

Тяжёлая пауза затягивалась. Таэху, не дождавшись ответа, добавил:

– Ты хочешь слить свою волю с его, соединить взор Ваэссира и нить Проклятия. Это – те воды, по которым не ходила прежде ничья ладья. Сумею ли я удержать его на Берегу Живых тогда, я не знаю.

Секенэф просто посмотрел на жреца, но одного его взгляда оказалось достаточно. Джети склонил голову, принимая волю Владыки.

Когда они выходили из кабинета, Верховный Жрец коротко переглянулся с Хатепером. Всё это время Паваха берегли ради связи, хотя дипломат надеялся и на то, что сумеет использовать бывшего телохранителя в расследовании. В конце концов, воин знал, кому служил, но извлечь это знание под пыткой было нельзя. Сегодня же Император сам готов был нарушить наложенный им прежде запрет. И Джети, и Хатепер понимали: после того, что произойдёт, использовать Паваха в раскрытии заговора они уже не смогут.

Но что бы ни думал Великий Управитель, как бы ни относился к происходящему, глубоко внутри его сердце было согласно с решением Секенэфа. Они должны сделать всё, чтобы отыскать Хэфера, чтобы узнать, что за беда его постигла. А удастся ли – ведали одни только Боги. Боги, скрывшие Хэфера от всех…

Джети оставил подле себя целителя Сэбни и призвал ещё двоих – старших жриц, ведавших тайнами разума больше, чем тайнами плоти. Женщины встали по обе стороны от ложа – у ног и изголовья – точно обе ипостаси Богини Аусетаар, безмятежные, величественные.

Сэбни был сдержан и собран. Хатеперу казалось, что жрец, все эти месяцы бывший при Павахе, занимавшийся его исцелением после того, как сам Джети исцелил разум воина, сегодня предпочёл бы быть как можно дальше отсюда. Похоже, он не верил в благополучный исход.

Дипломат остался у дверей, рядом с двумя Ануират, безмолвно сопровождавшими Владыку, куда бы тот ни направлялся. Он боялся даже дышать громче обычного, словно это могло нарушить что-то хрупкое, непостижимое. Он не знал, как остановить Секенэфа, если возникнет нужда, и всё же именно об этом просил его Император.

Кахепа в комнате Паваха сегодня не было – не то старик был занят среди своих свитков, не то Джети уговорил его не приходить. По краю сознания пронеслась едва ощутимая мысль: «Хранитель теперь тоже никогда не узнает то, что хотел…»

Джети провёл ладонями над воином, чьё тело оставалось здесь, а сознание пребывало так далеко, – в последний раз посмотрел внутренним взором целителя – и кивнул Сэбни, сидевшему на коленях у ложа. Тот поднялся, возжёг благовония от светильников, проверил целебные снадобья на невысоком столике у окна. Обе жрицы вполголоса запели, выводя едва различимый речитатив, зачаровывавший сознание.