пока его всецело наполнял страх за Тэру, и он не мог сосредоточиться ни на чём больше.

– Твои предки сражались с такими, как я. «Очищали» нашу кровь.

– Я не стал бы! – возмутился Сехир. – Я…

– Знаю, – мягко прервал царевич. – И знаю, что значит для Ануират пойти против своей стаи. Ты спас меня и защитил её. Думаешь, я забуду это?

– Так ты… позволишь идти с вами, господин мой Хэфер Эмхет?

– Позволю. Я ведь уже сказал – только тебе и позволю, единственному, кто защитил меня там. Но не как одному из будущих Восьми, – Сехир напрягся, хотел было возразить, но царевич покачал головой и закончил: – Ты не нужен мне «в жизни и в смерти». Мне нужна твоя верность избранной.

Ануират глубоко поклонился, приложив ладонь к сердцу.

Хэфер вздохнул и налил им обоим ещё пива, жестом велев воину сесть обратно, напротив.

– Верховная Жрица приходила?

Ануират стиснул зубы и кивнул. Царевич вспомнил слова Бернибы о том, что теперь её собственный сын готов отречься от неё.

– Она говорила, что с Тэрой?

– Сказала, вернётся, когда ты очнёшься. Потому что я не подпустил её к вам.

И за это Хэфер тоже был ему благодарен.

– Избранная не уйдёт. Не может уйти, – горячо проговорил Сехир. – Ей ведь столько подвластно! И у неё такая воля к жизни! Сколько… сколько ей лет в этом перерождении?..

– Двадцать три. Всего ничего для рэмеи. Да и для человека немного… – Хэфер придвинулся ближе к Тэре, коснулся её волос, напоминая себе самому о том, что она здесь, она реальна, она не ускользает.

Сехир закусил губу, не став озвучивать очевидное, – годы для Тэры текли иначе.

Хэфер знал, что сделает всё – всё, что угодно, чтобы остановить её время. Но сначала она должна вернуться к нему…

– К тебе она вернётся даже от трона Стража Порога, – уверенно сказал Ануират, словно услышав мысли Хэфера.

Царевич нашёл в себе силы улыбнуться. В это и ему хотелось верить, потому что если не в это – то во что?..

– Позову Верховную Жрицу? – тихо спросил воин, больше не называя Бернибу матерью.

– Позови, – вздохнул Хэфер, садясь так, чтобы положить голову Тэры к себе на колени. – Мы с тобой не целители…

Сехир поднялся и бесшумно выскользнул из комнаты, притворив за собой дверь.

Хэфер опустил голову, вглядываясь в любимое лицо с тенью приближающейся смерти, но не позволяя себе оплакивать её.

– Вернись ко мне, родная, – прошептал он чуть слышно, проводя кончиками пальцев по её щеке, обрисовывая её губы, и склонился, чтобы поцеловать. – Боги, пусть она только вернётся…

Но пламя внутри него молчало. Молчало и золото его крови. Лишь ласковая прохлада Западного Берега отзывалась ему в храме Стража Порога – она и далёкий шёпот Вод Перерождения.

* * *

Безвременье

Упоительная свобода заставляла саму её суть петь. Горизонты распахнулись, и целый калейдоскоп эпох развернулся перед её внутренним взором. Пространство и время – всё было ей доступно, и, казалось, никогда прежде она не была так счастлива.

Но нет. Была. И что-то мешало ей окончательно воспарить в упоительной свободе, отозваться ветрам Западного Берега, откликнуться своему призванию, в котором ей больше никто не мог отказать… Точно тонкие нити, звенящие плачущими струнами, удерживали её, напоминая о сознании и форме, о её личности, которую она почти уже сбросила с себя.

– Не уходи, прошу… Вернись ко мне, родная…

Этот голос, значивший для неё так много, стал всем – шёпотом тростника, плеском волн Великой Реки, в водах которой спали целые эпохи, серебром луны, чей призрачный свет обрисовывал готовые открыться таинства, и самим трепещущим воздухом, который она вдыхала.

«Скажи, а их глаза действительно похожи на золотой свет Ладьи Амна?..»

Живительное солнечное золото глаз она вспомнила даже прежде, чем вспомнила саму себя. И когда она обернулась, то увидела его, но зыбко, точно смотрела со дна реки. Тени наплывали на его образ, но она помнила каждую чёрточку, помнила, как звучала музыка его сути, которую она могла найти и узнать даже в безвременье.

Имя этой музыки в этом их рождении было Хэфер Эмхет. А она была Тэрой, его супругой перед Богами…

Его боль ранила. Она хотела приблизиться, но не могла. Он был так далеко – не дотянуться, даже когда потянулась она всей собой, ведь больше у неё не было ни рук, чтобы обнять, ни голоса, чтобы позвать.

И упоительная свобода, ждавшая её… Тэра вдруг поняла, что не хочет возвращаться в Воды Перерождения без него.

И вспомнила ту, другую жизнь, формы которой пока не знала, но сохранить которую было так важно.

А потом зеркало вод точно подёрнулось рябью, и образ начал ускользать. Она больше не могла достигнуть его. И, безголосая, она отчаянно звала его…

* * *

Той же ночью Тэра впервые почти очнулась. Хэфер был вне себя от радости. Но его имя в её устах было едва слышным эхом, шёпотом в бреду – до конца девушка так и не пробудилась. Берниба вливала в неё свои снадобья, пыталась сберечь угасающие искры жизни, а потом сокрушённо покачала головой:

– Твоя воля держит её, господин мой Хэфер Эмхет. Надолго ли хватит тебя, я не знаю.

– Хватит на столько, на сколько нужно, – ответил царевич, сжав любимые хрупкие плечи, жадно прислушиваясь к её прерывистому дыханию.

Берниба провела ладонью над жрицей, положила руку ей на живот. Тело девушки дёрнулось, инстинктивно сжалось, точно пыталось защитить плод.

– Удивительно, что живы пока они оба…

Хэфер не ответил. Думать о том, что чудо их любви ослабляет Тэру, он не хотел.

– Верни её, – голос Сехира звучал как глухой рык. – Ты должна её вернуть!

Берниба отняла руки и тихо зашептала молитву Ануи.

…Часы мучительно складывались в дни. Иногда Тэра всё так же почти приходила в себя, но чем дальше, тем реже вспыхивала надежда. Хэфер не отлучался от неё больше необходимого. Если бы не Сехир, царевич забывал бы и есть.

Позволяя Бернибе исцелять Тэру – точнее, не давать её жизни угаснуть, – он сам поил жрицу, сам омывал её тело и расчёсывал её потускневшие волосы, в которых почти уже не осталось золота. Его руки знали, помнили её всю, и потому он чувствовал, что плоть супруги неумолимо тает, точно иссыхает в сковавшем её… даже не недуге – умирании, которое они сумели лишь отсрочить, мучительно растянуть, но не прекратить.

Страх, поселившийся в Хэфере, креп, запустив когти в сердце, сжав горло змеиными кольцами. Царевич