Сиротливый комок ткани, похожий на окровавленное сердце. Сердце, истекающее кровью в груди последней защитницы старых традиций.

Благороднейшая из благородных! Когда-то этот титул, придуманный слугами и ушедший в народ, заставлял Эвину испытывать гордость, а сейчас стал похожим на насмешку. Что толку в благородстве? Оно помешало отомстить за убитую сестру сразу же на месте, над еще теплым телом. Благородные ведь так не поступают, верно? Не вытаскивают из ножен клинок, когда твой противник безоружен. А верховный бальга всегда ходит с пустыми руками, словно заявляя на весь свет: любой, кто покусится на мою жизнь, заклеймит себя позором.

Простые люди — другое дело. Игго не побоялся прослыть убийцей, и его бездыханное тело, с таким трудом выкраденное из дома Навалено, будет предано земле с наивысшими почестями, какими хозяин может отплатить своему слуге за верную службу.

Эвина не приказывала охотиться на верховного бальгу. И слова не произнесла. Но каждый, кто видел сухие от горя глаза благороднейшей из благородных, мгновенно наполнялся желанием наказать ее обидчика. Игго был не один на своей ночной охоте, но именно он оказался к цели ближе всех. И следующим утром Катрала проснулась бы свободной от своего тирана, если бы…

Женщина сжала кулак, вонзая ногти в ладонь.

Этот чужеземец. Он снова путался под ногами. Правда, в отличие от прочих тварей, ползающих по горячей степной земле, заставил споткнуться. Но вина лежала не только на нем одном.

Эвина хорошо помнила сказки, которые мать рассказывала не желающему утихомириться после бурного дня ребенку. Те истории, то одна, то другая, учили: любой поступок рано или поздно обретает свою цену. А повзрослевшая наследница семьи Фьерде добавила бы: каким бы ни был твой первый ход, следующий все равно сделает противник.

Та ловушка была жестокой, надо признать честно. Чужеземец не знал, куда его заведет любезное приглашение, и это чудо, что он и его спутники сумели дать отпор наемникам бальги. А ведь могло случиться так, что в степи нашли бы только коляску с мертвыми телами…

Он ничего не значил для благороднейшей из благородных, и все же она пришла на его ложе. Пришла, ведомая больше чувством вины, хотя желание тоже пряталось где-то рядом.

Эвина прикрыла глаза, вспоминая силу и нежность, так странно встретившиеся друг с другом в одном и том же человеке.

В другое время, в ином месте их история могла бы продолжаться и посейчас. Может, не дольше следующего месяца, но это были бы дни искреннего счастья. Если бы было возможно отринуть прочь злобу и ненависть, если бы возможно было забыть хотя бы ненадолго о прошлом, запустившем свои колючие корни в настоящее!

И все же она не могла заставить себя злиться. Даже воскрешая перед внутренним взором полдневную площадь, коварный вопрос, прямой ответ и не менее прямой взгляд, спокойный, как натруженный, но все еще крепкий клинок. Вот с каким противником она хотела бы скрестить свое оружие, а не с верховным бальгой, всякий раз умело уходящим от сражения под защиту писаных и неписаных правил!

Все можно было решить еще тогда. Сразу же, как последний платок упал на брусчатку. Правда, это означало бы принять на себя звание очередного «кроволивца», но, может быть, оно стоило бы свободы всего города? И может быть, они бы… вернулись? Эвина не понимала, почему с детства свято верит в непогрешимость и мудрость прежних хозяев Катралы. Но если кого-то другого подобные сомнения подвигли бы на размышления, непременно приведшие к каким-либо выводам, то благороднейшая из благородных считала именно искреннее непонимание подтверждением божественного Провидения. Ведь если знаешь причины и поводы, происходящее никогда не станет для тебя чудом. А на самом деле причина была проста: сердце ребенка, бьющееся в груди взрослой женщины, до сих пор не насытилось чудесами. Не успело.

Родители когда-то пожертвовали собой, чтобы уберечь дочерей от преследования бальгерии. Заключили сделку, со скрипом и недовольством, но пока соблюдавшуюся обеими сторонами. Вот только девочкам пришлось повзрослеть быстрее, чем предписано природой. И старшей оказалась Эвина.

О детстве вспоминалось немногое, но и этого хватало, чтобы внушить благороднейшей из благородных, тогда совсем еще юной, слепую веру в праведное могущество демонов, однажды превративших унылое степное поселение в сильный и богатый город. А главное, деяния бальгерии никак не позволяли усомниться в том, что чистокровные люди намного хуже пришельцев.

Эвина Фьерде не желала воевать. Ее не страшило пролитие крови, но каждое сражение должно было уносить с собой жизни с той и другой стороны, а верные слуги всегда были наперечет. Верховный бальга поступал хитрее: привечал у себя любых бродяг, лишь бы они были отмечены особым происхождением. Да, отпрыски ийани тоже не исчислялись тысячами, но они приходили служить за возможность поквитаться со своими родителями. Набрать же армию тех, кто искренне верил в необходимость возвращения демонов, было куда сложнее. На долю эрриты Фьерде приходился только один надежный способ. Наемники. Вот только число подручных бальги росло быстрее, чем число монет в сундуках благороднейшей из благородных.

И все же война была неизбежна. Эвина чувствовала, что Иакин Навалено не станет ждать дольше необходимого, потому и решилась на безумие с красными платками. Пока войска противника не слишком многочисленны и сильны, есть шанс на победу. Ничтожный, трудный, но вполне осязаемый. Хотя если бы в рядах верховного бальги не оказалось вдруг того чужеземца…

Благороднейшая из благородных куснула губу.

Вот и не знаешь, бранить его или благословлять. Ясно одно: он стал последней каплей в чаше на весах выбора. Именно встретив тот уверенный, устремленный к какой-то цели взгляд, Эвина наконец-то осмелела настолько, чтобы бросить вызов.

Что же получается? Она объявила войну, но совсем не тому, кому намеревалась?

По губам эрриты Фьерде невольно скользнула горделивая улыбка.

Пусть. Пусть это будет ее маленьким секретом, не доступным ни для кого. Этот противник достойнее белобрысого выскочки. Он готов биться честно, полагаясь только на свои силы, а не на обманы и уловки. И все, что нужно, — это дождаться последнего донесения. Сведений, подтверждающих, что война началась.

— От Льига что-то слышно? — спросила Эвина, заметив в дверном проеме обеспокоенное личико служанки.

— Ни слова, эррита.

Странно. Он вот-вот должен был вернуться, ее лучший лазутчик в стане врага. За окнами давно стемнело, в такое время люди уже спят или…

— Эррита! Прошу вас, идите сюда! Скорее!

Это звал уже мужской голос. Кто-то из слуг со двора.

Благороднейшая из благородных не стала медлить, только прихватила с собой красный платок, чтобы и ему не было одиноко в заброшенном пиршественном зале.

* * *

Свет факелов успешно разгонял темноту, превращая ночь если не в подобие дня, то хотя бы в его заревое преддверие. Обнаженные лезвия ножей в руках челяди, заполонившей двор, сверкали, словно звезды, но все равно фигура посередине двора казалась беспросветно черной. То ли благодаря своему одеянию, то ли тому дурному предчувствию, что принесла вместе с собой.