Что касается четвёртого вельможного пана, то лицо его было невыразительным, зато в одежде ему удалось перещеголять всех. Он облачился в очень красивый панцирь миланской работы с золотой насечкой (что называется, ни к селу ни к городу), горло было закутано в белый газовый платок с серебряными блестками, на груди висела массивная золотая цепь с очень ценными драгоценными каменьями, серый парик на его голове был просто огромный, а на плечах лежал плащ из золотой ткани с красным подбоем.

«Неужели это Леопольд, император Священной Римской империи?» — успел подумать ошарашенный Юрек перед тем, как его взяли под микитки два штаб-офицера и на негнущихся ногах, едва не силком, повели к четверым вельможным господам.

— Вот этот человек, вот наш спаситель! — торжественным голосом сказал граф фон Штаремберг. — Его зовут Ежи Францишек Кульчицкий!

— Этот храбрый муж достоин самой высокой награды, — раздался несколько томный голос.

Это сказал вельможа в панцире.

— Именно так, Ваше Императорское Величество! — ответил фон Штаремберг и раскрыл папку, где находилось несколько листков плотной бумаги. — По решению городского магистрата он получит в дар прекрасный двухэтажный дом и десять тысяч флоринов. Кроме того, Ежи Кульчицкий будет назначен на должность толмача турецкого языка при комендатуре города.

— Думаю, этого мало, — сказал император Леопольд, потухшие глаза которого вдруг остро сверкнули. — Я назначаю его цесарским придворным курьером, коль он так ловко сумел пройти через все вражеские заслоны. Кстати, кем вы были до службы в ополчении? — вежливо спросил Юрека император.

— Служил полковым маркитантом в армии его светлости герцога Карла Лотарингского.

— Даже так... — Леопольд улыбнулся, и его невыразительное постное лицо вдруг приобрело приятный вид. — Что ж, для вас мы придумали новую должность — «Маркитант Его Величества императора Священной Римской империи». С этого момента вы освобождены от налогов на двадцать лет. Можете торговать где угодно и чем угодно. Приготовьте мне на подпись соответствующие бумаги, — приказал он своему секретарю, который стоял в первых рядах.

Юрек не нашёл нужных слов, чтобы отблагодарить императора за такие милости, лишь что-то пробормотал себе под нос и поклонился ему так низко, как никогда и никому прежде...

В конце декабря, спустя три с половиной месяца после поражения своей армии под Веной, великий визирь велел разложить ковёр для полуденной молитвы. Имам уже начал церемонию, когда на улице послышался топот многочисленных копыт. Кара-Мустафа-паша подошёл к окну и увидел командира корпуса янычар Бекри-Мустафу-пашу вместе с группой сановников, входивших в его дом.

— Прерви молитву, имам-эфенди! — сказал великий визирь. — Дела приняли худой оборот!

Военачальник янычар и сопровождавшие его придворные, бесцеремонно оттеснив телохранителей великого визиря, прошли прямо в его покои без приглашения. Командир янычар, приблизившись к Кара-Мустафе-паше, небрежно поцеловал край его одежды.

— Что нового? — спросил великий визирь; при этом голос Кара-Мустафы-паши предательски дрогнул.

— Наш благословенный падишах желает печать монаршую, святое знамя и ключ от Каабы, которые находятся под твоим попечительством, — отчеканил Бекри-Мустафа-паша.

— Да будет так, как мой падишах повелел! — ответил на это великий визирь.

Отдав перечисленные регалии в руки сановников, он, немного помедлив, спросил:

— Ты привёз мне шёлковый шнур?

— Да! Аллах не допустит, чтобы ты потерял веру! — прозвучал твёрдый ответ.

— На всё воля Аллаха! — сказал великий визирь, который собрал в этот момент всё своё мужество; он не сомневался, что гнев султана за поражение не ограничится словесным выговором.

Отменив начатую незадолго до этого молитву и удалив имама, великий визирь снял с себя шубу, размотал тюрбан на голове и сказал:

— Пусть внесут шнур. Только уберите этот ковёр, чтобы мой зад вывалялся в пыли![97]

Вошли два палача огромного роста, которым отрезали языки, чтобы они не могли проболтаться и выдать недругам тайны зинданов Топкапы. Шёлковые шнуры красного цвета они несли на вышитой серебром сафьяновой подушке. Визирь что-то тихо прошептал, — наверное, обращаясь с последним словом к небесному покровителю, — поднял свою бороду и сказал палачам, бросив им кошелёк с золотыми дукатами:

— Только шнуры наложите правильно!

Просьба была не лишней. Казнь удушения шёлковым шнуром применялась только к лицам благородного происхождения. В Османской империи считалось, что нельзя проливать кровь знатного человека. Однако проблема заключалась в том, что из-за шнура, наложенного на шею небрежно, агония могла длиться очень долго, чего великому визирю очень не хотелось бы. Но палачи, приободрённые кошельком с золотыми, сделали всё в лучшем виде, и Кара-Мустафа-паша умер быстро.

Похоронили великого визиря в Адрианополе, где трое его сыновей установили ему красивое надгробие. У Кара-Мустафы-паши в Истанбуле был великолепный мавзолей, однако жители столицы при известии о поражении армии под Веной разрушили это сооружение до основания. А в феврале следующего года судьбу незадачливого визиря разделил реис-уль-кюттаб Лаз-Мустафа, обвинённый в том, что, добившись влияния на Кара-Мустафу-пашу, способствовал принятию решения о походе на Вену. С той поры ни один турецкий султан или визирь уже не помышляли превратить Рим в скотный двор.

* * *

Дом, подаренный магистратом, и впрямь был отличным — просторный, светлый, уютный. Он находился почти в центре города, неподалёку от площади Штефансплатц и собора Святого Стефана. На нём присутствовал, как и на всех венских домах, отличительный знак — синяя бутылка в венке из роз. Его так и называли — «Дом под синей бутылкой». Прежде он принадлежал какому-то виноторговцу. Первым делом Юрек перетащил в подвалы дома бесхозные мешки с кофе (их оказалось около пятисот), получив на это разрешение коменданта города, который думал, что это корм для верблюдов. Но поскольку эти животные в Австрии не водились, фон Штаремберг расстался с «кормом» без сожалений, причём Юрек получил кофе совершенно бесплатно.

Он даже не потратился на транспортировку мешков из лагеря в город; знакомые возницы из обоза Карла Лотарингского сделали это с большим удовольствием. И они, а тем более маркитанты, гордились знакомством с Юреком и при каждом удобном случае рассказывали, какой он хороший и смелый человек. А уж Матушка Вилда и вовсе готова была любого разорвать за плохое слово в адрес своего «лучшего друга», как она теперь называла Кульчицкого.

Алексашка и Федерико уехали из Вены, хотя поначалу гишпанец и хотел в ней поселиться. Да видать не судьба. Но Юрек недолго оставался в одиночестве. Он познакомился с удивительной девушкой, Леопольдиной Мейер, влюбился в неё, и вскоре они обручились. Молодожёны даже съездили в свадебное путешествие по Франции; как оказалось, Париж был мечтой Леопольдины. К радости Юрека, она оказалась отличной хозяйкой и большой умницей.