Вин некоторое время смотрел Соколу прямо в глаза.

— Понятно, — сказал он. — Скажите, а император существует?

Сокол усмехнулся.

— В том смысле, в каком существуете вы или я — нет. Вы же и сами уже догадались. Император — это просто квантовый образ. Реально империей управляем мы. Птицы. Никакого монарха у нас нет, решения принимаются соглашением. Для этого нужен только разум.

Вин молчал.

— Адмирал, я вас понимаю, — сказал Сокол еще более мягко. — Сейчас мы проходим очень болезненный этап. Но ведь эволюция всегда болезненна. И хирургия тоже. Вспомните Шакти. Вспомните свой дом. Вам ведь там было хорошо? Вы хотите, чтобы так жили все — все, кто этого заслуживает? Раны забудутся. А мир — он продолжит жить. И он будет прекрасным, если мы постараемся.

Вин молчал. Его знаменитый секундомер лежал рядом. Стрелка бежала, отмечая время.

— Проверьте еще раз связь с Литорией, — сказал Георгий.

— Проверяю постоянно, — отозвался связист. — Результат один и тот же: линия связи в порядке, но никто не отвечает. В других городах, попавших под луч — то же самое.

— А вне зоны луча?

— Там все как обычно.

— Придется туда лететь, — сказал Георгий сам себе.

Сейчас, слегка отойдя от напряжения, он по–новому осознал то, что произошло за последние полчаса.

Во–первых, погиб Андроник. Лучший друг. Между прочим, предстоит еще очень тяжелый разговор с Никой… ах ты черт, можно подумать, это сейчас главная проблема…

Во–вторых, он, Георгий, теперь командующий группой флотов «Юг». Больше некому. Дождался…

В-третьих, радоваться этому назначению не следует, потому что группа флотов окончательно потеряла ударную силу. Два последних линкора уничтожены. Как теперь продолжать войну — вовсе непонятно.

И в-четвертых… Ну что же там все–таки в городах?

— Ваше превосходительство! — старший лейтенант из научно–технического отдела штаба группы флотов вытянулся, как струна. Георгий давно не видел такого взволнованного человека.

— Что у вас?

— Эти лучи… — старшему лейтенанту, кажется, трудно давались слова. — Их характеристики… Был такой ученый — Антонио Бертини. Он случайно открыл лучи, которые даже при малой интенсивности вызывают распад нервных клеток… в мозгу… Так вот… Я вызвал данные из базы и сверил все параметры, какие мог. Это лучи Бертини.

Мира! — вспыхнуло в сознании у Георгия. Она сейчас в поместье, на севере. Ничего не должно случиться. Но надолго ли эта безопасность?..

…И только потом он осознал весь смысл сказанного.

— Старший лейтенант, вы уверены?

— Да… Уверен.

Георгий потратил несколько секунд, вспоминая. О лучах Бертини он, разумеется, слышал. Как оружие они никогда не применялись. От них легко экранироваться, и никакой боевой корабль они не поразят.

Но вот если ими ударить по городу…

Георгий движением руки приказал старшему лейтенанту сесть.

Мыслей не было. Где–то под толстым, как ватное одеяло, слоем ошеломленности билось одно: это конец.

Конец войны. Конец Византийской империи. И, с некоторой вероятностью, — конец человечества.

Сразу после катастрофы Аттик Флавий вылетел на север.

Надо было хоть как–то объяснить ситуацию тамошним нобилям, подчеркнув, что военное правительство все еще контролирует планету. И — подготовить площадку для эвакуации.

Если она понадобится…

Данные о положении в мегаполисах передавались на самолет Флавия в реальном времени. Старший лейтенант Мюллер из инженерного отдела оказался прав. Лучи Бертини. Только что аналитики сообщили, что вероятное число смертных случаев — не менее двух миллиардов.

Первое, что сделал Георгий Навпактос — это приказал обеспечить эвакуацию выживших. Кто–то из миллиардов обязательно должен был выжить. Над несколькими точками погибших городов инженеры сейчас подвешивали сигнальные спутники, которые должны освещать места сбора; не заметить их будет невозможно. Все понимали, что вывозить живых надо срочно. Пройдут какие–то сутки, и мегаполисы превратятся… даже не хотелось думать, во что.

Странно: Георгий не чувствовал ненависти.

Все равно что негодовать на эпидемию чумы.

Он понимал, что Карфаген обречен. При такой мощности противник может обработать лучами Бертини хоть вообще всю планету. Биосфера пострадает, ну и что? Восстановят.

А дееспособного космофлота больше нет. Даже если превратить все оставшиеся корабли в смертники — это ничего не даст. Их остановят истребители.

Мюллер сидел рядом, крича в экран какие–то команды. Георгий только что дал ему полномочия начальника над всей тыловой службой. Проект «Убежище». Экранировать лучи Бертини достаточно легко. Если вырыть блиндаж, перекрытый сверху метровыми стальными плитами, и поместить туда всех гражданских — это гарантирует защиту.

Георгий не верил в такие меры. Увы. Даже если блиндаж успеют построить, он окажется ловушкой. Другое дело — уйти на север, чтобы начать скрытную горную войну. Может, кто–то спасется хоть там. Хоть на время…

Было странно, что космофлот противника не проявляет активности. На их месте Георгий бы уже начал или вторую стадию обработки поверхности, или десантную операцию. Но — пока ничего похожего. Авианосцы построились на солнечной стороне квадратом и висели в его углах, видимо, заодно подзаряжаясь энергией света.

Георгий думал о Мире. Эвакуировать ее пока не имело смысла: в поместье на севере куда безопаснее, чем в наземном штабе. Интересно, Флавий догадывается? И о чем он вообще собирается там говорить?..

Не отдать ли остаткам флота приказ срочно уходить из системы Карфагена? Преследовать их не будут. И тогда, по крайней мере, спасется хоть кто–то.

Проблема в том, что подобрать с поверхности они не смогут никого, ни одного человека. При таком господстве противника в локальном пространстве это самоубийство. Но сами уйти — смогут наверняка.

Георгий понимал: сейчас настал момент, когда надо спасать уже не людей. Не людей, а цивилизацию.

Но разве такое можно сказать вслух?

Он почти повернулся к связисту, чтобы приказать открыть канал с командиром флагманского крейсера…

…Но не повернулся. Решиться было не так легко.

Ч-черт. Ведь опоздаем же.

И тут на тактическом экране что–то изменилось.

— Ваше превосходительство!.. — это вскрикнул дежурный офицер.

Георгий привстал.

— Корабли Гондваны атакуют друг друга, — сказал пожилой капитан–лейтенант. Почти меланхолично.