Микки и представить не могла, что когда-нибудь оставит Астерия. Не могла вообразить, что никогда снова не прикоснется к нему… никогда не поговорит с ним или никогда не увидит открытой радости и изумления, которые вспыхивали в его глазах, когда Микки тянулась к нему. Она не могла этого вообразить, а потому отказывалась об этом думать. Она сделает то, что должна сделать, а до того не будет зря тратить время, размышляя о печальном будущем.

- Я хочу написать твой портрет.

Микки подпрыгнула и тихонько пискнула.

Он засмеялся, не открывая глаз. Микки шлепнула его по животу.

- Я думала, ты спишь.

- Я не могу спать, когда ты вот так ко мне прикасаешься, - ответил он.

- Ох, извини. Я не подумала…

Микки хотела отвести руку, но Астерий поймал ее за запястье.

- Я ведь не против. - Он отпустил ее и улыбнулся, когда она снова принялась осторожно гладить его живот. - Я просто хочу написать твой портрет.

- Ты уже меня рисовал.

- Да, но я хочу сделать портрет красками. Вот так, как ты выглядишь сейчас. Я хочу, чтобы твой образ смотрел на меня со стен спальни.

Он не сказал: «Чтобы я помнил тебя, когда ты состаришься и (или) умрешь», но в голове Микки громко прозвучали именно эти слова, и еще что-то прошептало, что этот портрет может понадобиться ему как воспоминание гораздо раньше, чем они могут предположить. Микки отогнала мрачные мысли, но вдруг ей отчаянно захотелось, чтобы он действительно написал ее портрет - и у него сохранился хотя бы кусочек того, что между ними было, чтобы он мог вспомнить…

- Прямо сегодня напишешь? - спросила она. - Сейчас?

Астерий открыл глаза и внимательно посмотрел на нее.

- Да,- медленно ответил он. - Я напишу твой портрет этой ночью.

Микки наблюдала, как он встал с постели и начал собирать чашечки для красок и кисти из многочисленных ниш, вырезанных в стенах пещеры, потом зажег еще несколько факелов, пока спальня не ожила от тепла и света. Астерий не потрудился одеться, лишь небрежно j повязал на бедра полоску льняной ткани. И Микки и очередной раз была поражена грубой силой и дикой красотой его тела. Он был зверем, человеком и богом, смешанными воедино в некое чудо, и было лишь одно, чего Микки хотела больше, чем провести рядом с ним нею свою жизнь…

Когда Астерий все подготовил и взял в руку кисть, Микки села и улыбнулась ему.

- Ладно, а какую позу мне принять?

Он подошел к постели и мягко прижал Микки спиной к мехам, чтобы она легла на бок так, как будто он сам лежит рядом с ней. Потом рассыпал ей волосы по плечам и груди, и они укрыли ее кремовую кожу медной вуалью. Одну руку Микки закинула за голову, а другую положила на постель ладонью вниз, как будто только что ласкала Астерия. Потом снял одеяло, прикрывавшее Микки до талии, и оставил ее полностью обнаженной. Микки подняла на него вопросительный взгляд.

- Тебе холодно? - спросил он.

- Ну, если мне станет холодно, ты ведь меня согреешь?

Астерий расхохотался.

- Когда закончу работу. А прямо сейчас полежи неподвижно и закрой глаза.

Он вернулся к краскам и кистям.

- Я должна закрыть глаза? Мне бы хотелось смотреть на тебя.

Астерий оглянулся на нее через плечо.

- Меня никогда не перестанет удивлять, что тебе нравится на меня смотреть.

- Мне не только смотреть нравится, - соблазнительно улыбнулась Микки.

- Не двигайся, - усмехнулся он, не скрывая удовольствия.

Он начал работу, и его кисть двигалась дерзко и быстро, кладя мазки прямо поверх изображения розовых садов Талсы, скрывая их под новым слоем краски, как будто Астерий заменял одну картину реальности другой.

- А можно мне говорить с тобой, пока ты работаешь, или тебе нужно сосредоточиться? - шепотом спросила Микки, несколько ошеломленная прекрасной и сияющей версией самой себя, возникающей под его кистью.

- Можешь говорить. Но я могу и не ответить. Когда я пишу, я иной раз забываю, где нахожусь.

- В моем прежнем мире это называют «измененное состояние сознания». Я читала статью об этом. Такое случается с художниками, писателями, спортсменами. Это как-то связано с эндорфинами мозга. То есть предполагается, что ты делаешь что-то особенно удачно, если можешь войти в это состояние.

Астерий хмыкнул.

- А ты всегда входишь в измененное состояние, когда пишешь картины?

- Да. Обычно.

Он прищурился, рассматривая Микки, потом снова отвернулся к стене пещеры и изобразил длинную плавную линию ее талии, бедра и ноги.

Микки наблюдала, как он работает, и думала о его таланте и о красоте, которую он с виду так легко создавал, хотя и был долгие века изгнанником, отверженным. «Джии, прошу, сдержи свое слово…» Потом она заставила себя отвлечься от мыслей об обещании своей служанки, боясь, что Астерий слишком пристально всмотрится в ее лицо и прочтет грустные мысли.

Лучше думать о нем. О том, как он страстен, нежен, и полон сюрпризов… например, оказался необычайно талантливым художником…

И тут Микки кое-что вспомнила.

- Астерий, а кто та женщина, что написана на стене первой комнаты?

Рука Астерия застыла, не завершив мазок. Не глядя на Микки, он ответил:

- Это Пасифая, моя мать.

- Я так и думала, - пробормотала Микки. - Она очень красива.

- Я запомнил ее именно такой.

Микки хотелось попросить его, чтобы он и ее саму запомнил такой же прекрасной. Попросить прощения за свои ошибки и за боль разлуки, неизбежную после того, как она уйдет. Попросить просто помнить, как они любили друг друга. Но она знала, что не сделает этого. Она могла лишь надеяться, что, когда придет время, Астерий простит ее за то, что она смертна. Микки закрыла глаза, боясь, что если будет и дальше смотреть на него, то невольно сболтнет, что думает, - признается ему во всем и начнет умолять помочь ей найти выход из всей этой путаницы.

Каким- то образом Микки заснула. Она это поняла только тогда, когда открыла глаза и обнаружила, что в комнате уже не так много света, а Астерий спит рядом с ней. Микки несколько мгновений лежала неподвижно, прислушиваясь к его глубокому ровному дыханию. Потом осторожно выбралась из постели и тихонько закуталась в хитон. Она не смотрела на стену, пока не застегнула его на плече. А потом глянула туда -и ахнула, прижав ладонь ко рту. Он изобразил ее похожей на богиню! На портрете Микки спала, слегка приподняв уголки губ, словно ей снился чудесный сон. Кожа выглядела живой, тело - роскошным и манящим. И Астерий написал ее спящей совсем не на меховом ложе. На картине Микки лежала на постели из лепестков роз - лепестков роз «микадо».

Микки обернулась и посмотрела на Астерия; ей хотелось разбудить его и немедленно заняться с ним любовью. Но она не могла себе это позволить. Она должна была проверить розы. «Если моя интуиция ошибается, - пообещала себе Микки, - я вернусь и разбужу его, и мы будем любить друг друга все утро». И, больше не оглядываясь на Астерия, она, бесшумно ступая босыми ногами, вышла из спальни.