прокурорства, осуждения такого персонажа, как Павел. Они попытались проникнуть в суть этого человека, получившего за границей, когда Екатерина II отправила его на 30 лет в Гатчину, откуда он изредка выезжал со своей первой женой за рубеж, о многом говорящее прозвище Гамлет. Русский Гамлет. Позицию свою артист и режиссер зрителю не навязывали, предлагая ему самому увиденное и услышанное переварить, понять и сделать свое заключение.

30 мая 1989 года играли спектакль для худсовета ЦТСА. Был полный зал («Они такого скопления давно уж не помнят», — записал Борисов). Было сказано много хороших слов. Олегу Ивановичу, игравшему безукоризненно, было приятно, когда он услышал о возвращении «театра высокого интеллекта» и похвалу в адрес Хейфеца, для которого это был первый спектакль в ЦТСА после двадцатилетнего перерыва.

«Сцена с Александром пока не дается, — пометил в дневнике Борисов. — С чем я к нему выхожу? Киевская артистка Будылина сама себе отвечала: „С чем, с чем?.. С подносом!“ Ей легче было… Отчего все-таки такое раздражение на Вольтера? Да, в книге подчеркнуты слова: „Царя убили, и слава Богу!“ Улика? Александр отвечает, что бабушка подчеркнула. Но речь пока только о „Бруте“. Когда же дойдут до „Кандида“, его осенит сразу: это же Екатерины знак, ее любимая книга!

Все, что сопутствует распространению вольности — Вольтер, идеи, — будет безжалостно им искореняться: „Да, знаю, знаю все — и то, как бабушкины внучки спят и видят во сне… права человека, а того не разумеют, что в оных правах дух заключается сатанинский, уготовляющий путь Зверю, Антихристу…“ О правах какого человека идет, как правило, речь, когда всплывает эта тема? Равноправие на этой земле в принципе невозможно: чем обыкновеннее и серее человек, тем больше прав ему требуется. Чем неординарнее — тем в больший конфликт с серостью он втягивается. К равенству (но только на словах) стремились и большевики. И вот в один прекрасный день свершилось то, от чего предостерегал Павел: явились Зверь и Антихрист со своими правами… Одевальщица после одной из репетиций говорит мне: „Светлый человек был; Павел Петрович… Сколько б для Руси еще сделал!..“ Для этого только две вещи и требовались: чтобы народ не был так туп и чтобы поспел в Петербург Аракчеев. Он всего на два часа опоздал… Успей он, Россия, возможно, пошла бы другим путем.

История людей ничему не учит — это правда. Не только через столетия, но и уже на следующий день. Те, о ком более всего пекся Павел, будут праздновать его смерть и свои новые права. „Весь город пьян — в погребах ни бутылки шампанского. А на улицах народу — тьма-тьмущая!.. Все обнимаются, целуются, как в Светлое Христово Воскресение“. Мысль Павла подтверждается: нет общих прав и нет общей правды — кроме Господней. Права переходят из рук в руки — от побежденного к победителю. Последний недолго ими потешится.

Вижу, как оживился Л. Е. Хейфец: „Тут ведь можно и усилить, когда он о правах человека… Из XVIII века — в наш…“ Постойте, Леонид Ефимович… Пускай те, кто сегодня сидят в зале, кто за свои права борются, попытаются сами дойти… Павловские прожекты, конечно, далеки от тех, что сегодня слышатся с трибун. От Андрея Дмитриевича Сахарова, к примеру. Но не забывайте, что их два столетия разделяют. Два столетия!.. И потом — так ли уж далеки? То, что мы сегодня называем „невмешательством во внутренние дела другого государства“, звучало еще в ответе Павла Наполеону Бонапарту: „Я не говорю и не хочу пререкаться ни о правах человека, ни о принципах различных правительств, установленных в каждой стране. Постараемся возвратить миру спокойствие и тишину, в которых он так нуждается“. Вот как — спокойствие и тишину!

Нужно еще иметь право говорить о правах человека, заикаться о них. Вот после Павла, наверное, Сахаров первый, кто по-настоящему имеет такие права».

Борисов, как известно, находился в творческом отпуске, во время которого он в течение всего сезона играл в театре только «Кроткую» — так было договорено. Его трудовая книжка по-прежнему лежала во МХАТе. Сезон МХАТ открывал «Серебряной свадьбой» 1 октября 1989 года. На этот же день была назначена премьера «Павла I» в ЦТСА. «По недомыслию или чьему-то умыслу — что теперь разбираться…» — записал тогда Олег Иванович, игравший в «Серебряной свадьбе», можно сказать, в очередь с Евстигнеевым, но гораздо реже коллеги. Если и был чей-то умысел в назначении «Серебряной свадьбы» с Борисовым на день премьеры «Павла I», то исходил он, конечно же, не из ЦТСА.

Вообще-то, с самого начала Ефремов хотел, чтобы Выборнова играл Евстигнеев, но незадолго до выпуска спектакля Евгений Александрович захворал, и в спектакль был срочно введен Борисов. Надо сказать, появление Выборнова — Борисова усилило один очень важный момент спектакля: осознание собственной вины за происходящее в стране, чувство стыда и пробудившейся совести. Борисовский Выборнов по просьбе артиста для того, чтобы мотив этот не был погребен под звуками баяна, лишь обозначил игру на музыкальном инструменте. И в такой, в общем-то «газетной» пьесе Борисов создал образ, спокойствия зрителям не добавлявший.

О вводе в «Свадьбу» Олег Иванович записал в дневнике: «…Зреет сенсация — мне доверяют самое что ни на есть такое, что дыхание застывает, как подумаешь… В пьесе Мишарина „Серебряная свадьба“ прочитываются идеи Горбачева, прикрытые для спокойствия уровнем зав. отдела. Мой образ явно идеализируется — но я еще как следует не вчитался. Слава Богу, нет ничего лопахинского — то есть насчет вырубки садов. Чтобы сыграть этого „Выборнова-Горбачева“, надо выключать телевизор, когда идут „Новости“. Ничего от нынешнего генсека, никаких мимикрийных признаков».

Ефремов, к слову, по праву слыл непревзойденным мастером по постановкам современных актуальных пьес-однодневок («утром — в газете, вечером — в куплете…»), хотя заниматься ими его никто не заставлял. Но политизация жизни в стране достигла тогда такого масштаба, что спустя короткое время казавшиеся совсем недавно смелыми и даже дерзкими фразы из «Серебряной свадьбы» выглядели позавчерашними.

И к рубежным датам ставить спектакли Олега Николаевича никто не заставлял — он делал это только по собственной инициативе. В частности, «Так победим!» к XXVI съезду КПСС — хотели непременно успеть к событию, репетировали днем и ночью, ночами, по свидетельству Анатолия Смелянского, «работали и производственные цеха», потому что «было ощущение чего-то важного, казалось, что идеи ленинского политического завещания сейчас позарез нужно вспомнить». Эта пьеса Михаила Шатрова поначалу называлась «Вам завещаю». В театре ее быстро переименовали — «Вам — за вещами!». И Государственные премии у Ефремова все как одна — за «высокое искусство»: за трилогию о революции в «Современнике», за «Сталеваров» и за «Так победим!» во МХАТе.

…Заболел Евстигнеев