Возникшая в гостинице суматоха подняла на ноги ее немногочисленных постояльцев. Выглянувшие из своих номеров полковник Белобородов и подполковник Стародуб после предупреждения Зацепило спокойно досматривать седьмой сон предпочли больше не высовывать носа. Двух коммерсантов, устроившихся по блату на ночь в нижних номерах, сдуло как ветром. И только дворник Евсеич, насмотревшийся за свою долгую жизнь всякого, продолжал невозмутимо мести двор.

Оперативно-следственная группа начала работу. Обыск Литвина и номера занял не больше двадцати минут. При себе он имел лишь личный блокнот с телефонами и адресами знакомых. Его содержание для Сердюка не составляло тайны. Все это еще десять дней назад было отснято и скопировано спецами из технического управления. Генерала интересовало больше другое — убойный вещдок — магнитный диск с секретными материалами, которые Литвин накануне скопировал в оперативном отделении штаба дивизии. И когда Скорохват обнаружил его на дне спортивной сумки, он с облегчением вздохнул.

Но Литвин не «поплыл» и на диске не сломался. С упорством обреченного он упорно твердил одно и то же, что сделал это в учебных целях для подкрепления лекционного курса практическим материалом. Все обвинения Скорохвата в сборе секретных материалов в шпионских целях он отметал. Сердюк был вынужден признать обоснованность аналитических выкладок Милова, говоривших о бесперспективности установления с Литвиным доверительного контакта. Потрясенный арестом, но несломленный, он наглухо замкнулся в себе, и достучаться до его разума было бесполезно. В запасе оставался еще один важный козырь — оперативные данные о его контактах с представителем ЦРУ в декабре прошлого года в Киеве и со Скоттом в апреле в Москве. Гольцев и Скорохват, заведенные упорством Литвина, горели желанием дожать его до конца и бросали нетерпеливые взгляды на Сердюка. Но тот, взвесив все «за» и «против», решил не открывать все карты и предпринял еще одну попытку достучаться до разума шпиона:

— Гражданин Литвин, вы можете облегчить свою вину, если станете активно сотрудничать со следствием.

— У вас есть еще время написать явку с повинной, — напомнил Скорохват.

— Предлагаете самую короткую дорогу в тюрьму? Ну уж нет, спасибо! Мне не в чем признаваться! — с вызовом бросил Литвин.

— Гражданин Литвин, подумайте хорошо. У вас нет другого пути, как только сотрудничать со следствием, — сохранял терпение Сердюк.

— Посотрудничаю, но с адвокатом.

— Смотри, потом поздно будет! — с презрением бросил Гольцев.

— Ты мне что, угрожаешь? — огрызнулся Литвин.

— Предупреждаю.

— Вы за это еще ответите! Я…

— Ответим! — оборвал Сердюк и приказал: — Поднимайтесь и следуйте за нами!

— Куда?

— В тюрьму! В Лефортово! Может, там у вас в голове прояснится.

— Не поеду! — взвизгнул Литвин и вцепился в ручки кресла.

— Поедешь как миленький! Только про штаны не забудь! — с усмешкой бросил Гольцев.

— Не поеду! Я требую адвоката! Вызовите полковника Белобородова!

— Литвин, прекратите истерику, Белобородов в курсе, собирайтесь! — потребовал Сердюк.

Литвин съежился, но не сдвинулся с места, и только, когда на него угрожающей глыбой надвинулся Гольцев, дернулся и злобно прошипел:

— Что вот так, в трусах?

— Виктор Александрович, проследите, чтобы он без них не остался, а затем в машину! — распорядился Сердюк и вышел из номера.

Литвин, как мог, тянул время и на крыльце гостиницы появился спустя десять минут. Судя по напряженным лицам Гольцева и Скорохвата, он изрядно помотал им нервы. Сердюк кивнул головой на машину, они впихнули его на заднее сиденье и выехали на военный аэродром в Савино. Там, на взлетной полосе, в готовности к вылету в Москву ждал самолет.

За время полета Литвин не проронил ни слова. Пристегнутый наручниками к подлокотнику кресла, он затравленным взглядом посматривал то на Сердюка, то на мрачного, пугающего своим видом, Гольцева. Липкий страх и горечь терзали Литвина. Сказочное богатство, что вот-вот должно было свалиться ему в руки, в одно мгновение превратилось в дым. В душе он проклинал тот день и час, когда, вместо того чтобы удовлетвориться пятью тысячами евро, поддался на его уговоры Курта.

Уткнувшись в иллюминатор, Литвин пытался собраться с мыслями. Его изощренный ум искал оправдание встрече с Куртом, объяснение диску с секретными материалами, обнаруженному при обыске Скорохватом. Но всякий раз сердце замирало в когтистых лапах страха, когда в памяти всплывал тайник в подвале гаража с секретными материалами.

Монотонный рокот турбин перешел в рев, самолет заходил на посадку. И когда под крылом появились пригороды Москвы, а у трапа застыл молчаливый конвой с автоматами в руках, Литвин сник. Мрачная слава Лефортовской тюрьмы для него стала реальностью. В глухой, без окон комнате временно задержанных вежливые на словах и холодные будто лед в обращении надзиратели приняли его у конвоя и, как бездушную вещь, принялись осматривать и описывать. Чужие пальцы сноровисто прощупали каждую складку брюк, рубашки, а потом бесцеремонно прошлись по телу.

Хлесткая, словно выстрел, команда: «Руки за спину! Вперед!», вывела Литвина из оцепенения и подтолкнула к заградительной решетке. Лязг запора еще раз напомнил, что все происходящее не кошмарный сон, а жестокая действительность. С трудом передвигая непослушные ноги, он брел по лабиринту коридора. Безликие серые стены угрюмо смотрели на него темными глазницами смотровых окошек на дверях камер, а зрачки видеокамер цепко стерегли каждое движение.

В очередной раз прозвучали команды: «Стоять! Лицом к стене!».

Скрежет ключа в замке и новая команда: «Заходите!», подтолкнула Литвина в спину.

Он вошел в камеру и оказался в каменном мешке. Через забранное плотной металлической сеткой оконце сочился слабый дневной свет. Его растерянный взгляд метался между крохотным столом и табуретом, крепко привинченными к полу, раковиной, парашей в углу и кроватью, застеленной синим армейским одеялом. Вывел Литвина из оцепенения лязг запора, и особенная лефортовская тишина навалилась на него. Она плющила волю, мысли, а время в этих безликих стенах словно остановилось. Он присел на табурет и оцепенел. Скрежет ключа и лязг запора заставили его встрепенуться. Литвин поднял голову. Перед ним, в сером провале, возникли три фигуры: впереди стоял спортивного вида человек лет пятидесяти пяти, с властным лицом, за его спиной находились надзиратель и генерал Сердюк.

Литвин исподлобья стрельнул по ним взглядом и остановился на неизвестном. Тот вошел в камеру и представился:

— Генерал-полковник Градов.

Вслед за ним зашли Сердюк, а потом надзиратель с двумя стульями, оставив их у двери, он покинул камеру.

— Анатолий Алексеевич, присаживайся, у нас с гражданином Литвиным будет долгий разговор, — пригласил Градов.

Литвин ожог их ненавидящим взглядом, и в нем мутной волной поднялась ненависть к ним. Градов не спешил начинать разговор и, словно примеряясь, прошелся изучающим взглядом по нему. За восемь часов, прошедших с момента ареста, Литвин сильно сдал. В осунувшемся с посеревшим лицом человеке с трудом можно было узнать пышущего здоровьем и уверенного в себе подполковника. Его озлобленный взгляд сверлил генералов и не сулил легкого разговора.