«Ненависти и злобы у тебя хватит на двоих. Ну, ничего, рано или поздно здесь и не такие, как ты, становились шелковыми», — был уверен Градов в исходе поединка и начал разговор с дежурного вопроса:

— Гражданин Литвин, вы ознакомились с содержанием предъявленного вам обвинения?

— Я требую адвоката! Я… — сорвался он на крик.

— Это ваше законное право. Только не надо кричать, мы не из глухих. Предлагаю вам неформальную беседу, она может иметь для вас важные последствия. Это последний ваш шанс облегчить свое положение.

Литвин осекся и, подавшись вперед, спросил:

— Вы предлагаете сделку со следствием?

— Честное сотрудничество. В этом случае вы можете рассчитывать на смягчение приговора.

— Смягчение? Нашли дурака, самому себе петлю на шее затягивать! Ну уж нет! — отрезал Литвин.

— Своим таким поведением вы ее только туже затянете, — пытался убедить его Градов.

— Только не надо меня пугать! Все ваши обвинения высосаны из пальца! Из меня шпиона вам не получиться сделать! Ну и что, что диск! Пол-академии их по карманам таскает!

— Гражданин Литвин, не стройте иллюзий! Мы знаем о вашей шпионской деятельности все!

— Ха-ха, — наигранно хохотнул Литвин. — Со мной этот номер не пройдет!

— Я повторяю нам известно все! Каждый ваш шаг! — заявил Градов и, рассчитывая следующим ходом сломить волю Литвина к сопротивлению, достал из папки фотографию, где тот был заснят со Скоттом, и положил на стол. Литвин скосил глаза и изменился в лице.

— Это кадровый сотрудник ЦРУ — Дэвис Скотт! — не давал ему опомниться Градов. — Специализируется на агентурной разработке. Через вас он рассчитывал получить секретные материалы по «Тополю». Мы их нашли в тайнике вашего гаража…

— Хватит! Хватит! — взвизгнул Литвин и, схватившись руками за голову, закачался, как китайский болванчик.

Градов и Сердюк рассчитывали, что после такого потрясения Литвин не станет больше запираться и, спасая себя, перейдет к торгу. Они не ошиблись: смахнув с лица пот, Литвин выдавил из себя.

— Э-э, я встречался с Куртом, этим вашим Скоттом. Он предлагал деньги и работу на них, но я отказался. Я понимал, чем это попахивает и…

— Литвин, перестаньте выкручиваться! — перебил Градов.

— Я… Я не вру! Я отказался!

— Отказались?! А как понимать ваше электронное сообщение Майклу? Вы предлагаете ему провести встречу в субботу и напоминаете о гонораре? Как?

— Я-я… не шпион, — потерянно мычал Литвин.

— Насколько нам известно, вы статьи для «Нью-Йорк таймс» не пишите, а ваши записи и копии секретных документов никак нельзя отнести к литературным творениям. Это — чистый шпионаж, гражданин Литвин! — загонял его в угол Градов.

Предатель поник, и его голова безвольно упала на грудь. Прошла минута, за ней другая, и он чужим голосом выдавил из себя:

— Я все напишу!

— Анатолий Алексеевич, дайте ему бумагу и ручку! — распорядился Градов.

Сердюк открыл папку и положил на стол стопку бумаги и ручку. Литвин пододвинул к себе лист и, прежде чем начать писать, спросил:

— Мне это зачтется?

— Чистосердечное признание облегчит вашу вину. Я повторяю, чистосердечное! — напомнил Градов.

— Я-я, все расскажу, — выдавил из себя Литвин, и его дрожащая рука вывела первые буквы.

Неровные, вкривь и вкось, строчки легли на лист бумаги. Через час Градов читал покаянное его заявление. Искренностью в нем не пахло. Литвин пытался смягчить свою вину, переложить ее и на американскую разведку. Заканчивалось оно, как и у большинства других предателей, «желанием искупить свою вину». Прочитав последний лист, Градов передал заявление Сердюку и сухо произнес:

— Гражданин Литвин, хотел бы вас предостеречь: вы уже одну ошибку совершили, не совершайте вторую — не пытайтесь ловчить и будьте до конца откровенны.

— А если я буду работать по вашему заданию, мне это зачтется? — цеплялся за последнюю «соломинку» Литвин.

— Мы подумаем, — холодно ответил Градов.

После общения с предателем у него ничего, кроме брезгливости, тот не вызывал. Эта запоздалое и продиктованное только страхом предложение уже ничего не решало в той операции, что была задумана против ЦРУ. Градов уже мыслил будущими вариантами ее развития. Об этом же думал Сердюк и поинтересовался:

— Георгий Александрович, как с предложением Литвина?

— Никак, Анатолий Алексеевич, каши с ним не сварить.

— Я такого же мнения! И откуда такие берутся?

— Откуда? — на лицо Градова легла тень, и он с горечью произнес: — Из нашего сумасшедшего прошлого! Целую страну вывернули наизнанку и развернули на сто восемьдесят градусов. Чего уж говорить о людях! Многие потеряли не только головы, но и совесть, а без этого тормоза можно до чего угодно докатиться. Вот Литвин и докатился до шпионажа.

— Долго нам еще расхлебывать это лихолетье и вытаскивать из крысиных нор, таких как он, — согласился Сердюк.

— Анатолий Алексеевич, хватит об этом! Пусть дальше следователи с ним разбираются. Ты мне лучше скажи, Кочубей готов к операции?

— Затрудняюсь сказать, последние двое суток сами знаете…

— Знаю! Приедем, жду тебя, Милова, Гольцева и Кочубея у себя. Посмотрим, что наш «артист» с Михаилом Ивановичем наработал.

— Есть! — ответил Сердюк и связался по телефону с Гольцевым. К их возвращению на Лубянку все трое находились в приемной. В руках Милова были ноутбук и диски с видеозаписями на Литвина и репетициями с Кочубеем.

Градов задержал внимание на нем, ноутбуке и с улыбкой заметил:

— Андрей Александрович, ты уж меня извини, так торопился, что билет не взял.

— А это не ко мне, Георгий Александрович. Все вопросы к Кочубею, он у нас теперь звезда, — отшутился Милов.

— Ладно, свои люди, сочтемся, заходите, — пригласил Градов их в кабинет.

И пока Милов занимался подготовкой записей к просмотру, он отвел в сторону Кочубея. Его интересовали не столько детали предстоящей операции — это была техника, сколько настрой Николая на встречу с матерым американским разведчиком. Тот держался уверенно, не запинался на каверзных вопросах, а свою будущую роль освоил настолько, что Градов невольно ловил себя на мысли, что видит перед собой Литвина.

— Георгий Александрович, все готово, — напомнил Милов.

— Запускай! — распорядился он.

На экране замелькали хорошо знакомые Николаю кадры, но он смотрел не на них, а на лица Градова и Сердюка, теперь от их решения зависело его участие в операции. Судя по первой реакции, они с Михаилом Ножкиным не ударили лицом в грязь. Лишним подтверждением тому служили одобрительные возгласы. Николай оживился и уже не сомневался в своем успехе.