Всегда во время еды, за исключением завтрака, приходит Джеймс. Он кормит меня, читает мне. Он пользуется такси, поэтому работа его дома продолжается. Мы читаем хроники Нарнии. Мы уже дошли до «Принца Каспиана», и мне нравятся руины, чувство ностальгии и утраты, ребяческого возвращения в мир, который продолжал существовать без тебя. Я могла бы быть там, думаю я. Все ушли дальше, пока я все стояла неподвижно. А может, даже скользила назад.

Иногда Джеймс просто сидит со мной, а я оплакиваю Мартина. Джеймс ничего не говорит, но я думаю, он тоже его оплакивает, только как-то по-своему тихо.

Доктор Кросс заходила ко мне ненадолго после пожара. Однажды я открыла глаза и обнаружила, что она сидит около меня, спокойная, как всегда, терпеливая.

— Привет, — сказала она, когда увидела, что я на нее смотрю. — Вот ты и проснулась.

Я улыбнулась. На это я еще способна: ожоги не доходят до самого рта.

— Как ты себя чувствуешь?

— Все нормально. Я не знаю. Все болит.

Впрочем, я не буду особенно обезображена. Самая большая проблема с руками, но врачи думают, что они будут действовать после нескольких операций по пересадке кожи с бедер. Во всяком случае, я смогу пользоваться текстовым редактором, как сказал мне один из врачей, которые загадочным образом появлялись и исчезали. Спина заживет без хирургического вмешательства, но им, возможно, еще придется много поработать с моей шеей сбоку, под волосами. На самом деле, не так уж плохо. Могло быть гораздо хуже.

Мы не особенно много разговаривали с доктором Кросс. Я никак не могла придумать, о чем говорить. Но мы сидели вместе, и я чувствовала, как в меня проникало ее тепло. Перед тем как уйти, она сказала, что одна женщина из больницы будет регулярно меня навещать.

— Думаю, она тебе понравится, — сказала она.

— Вы мне нравитесь, — сказала я.

— У нее больше времени.

Мне бы хотелось, чтобы она осталась, но я понимаю, что она очень занята.

— Приходи ко мне, когда вернешься домой, — сказала она.

Я так и буду всегда любить ее, потому что не любить ее невозможно.

Готовность Мартина спасти нас вызывает во мне неадекватную реакцию. Как ужасная ошибка, которую не стоило совершать ради моего спасения.

Думаю обо всех тех людях, которые больше никогда не увидят Мартина. Никогда не узнают, какой замечательный он был, никогда не увидят той простой доброты, которая делала его необыкновенным.

И я снова плачу.

…Отец навещает меня ежедневно в полдень, заходит на полчаса. Он обычно появляется сразу после того, как уходит Джеймс; по всей видимости, прохаживается внизу, пока не поймет, что я одна. Знаю, он мне не отец, но к именам привыкаешь, а менять привычки все же очень трудно.

Он сидит у моей кровати и говорит:

— Выплачивается страховка — никаких проблем. Но я не знаю, стоит ли ремонтировать дом. Наверное, дешевле все продать. Его снесут и построят новый.

— Меня изумляет, что дом все еще стоит. Огонь охватил еще две спальни и ванную этажом ниже, но дальше не пошел.

— Все закоптилось, и водопровод поврежден. Кажется, настало время оставить старое место.

Я не хочу, чтобы дома больше не было. Хочу, чтобы он остался таким же, тем же самым домом, где меня вырастили отец и братья. Но он уже не такой, как был раньше. Частично он уже разрушен. В огне мне видится симптом болезни, раковой опухоли, которая распространяется по всему дому. Чем дальше она продвигается, тем сильнее становится. Она не дошла до каждого уголка, до каждой запыленной каминной полочки, но в конце концов она придет и туда. Уход помогает только внешне, а разложение продолжается, тихо прокладывая себе путь через весь дом, путь разрушения.

— Жаль, что вся моя работа пропала. Впрочем, меня это не очень-то беспокоит — большинство картин я помню. Я посмотрел новые дома. Такой большой мне теперь не нужен, пока у меня есть мастерская…

Я смотрю, как двигаются его губы, и думаю, о чем же это он говорит. Думает ли он только о домах или говорит о чем-то еще? Его настоящие чувства узнать невозможно — он так привык к театральным эффектам, что все в нем теперь кажется наигранным. Как мне узнать, где у него правда, а где обман? Есть ли в нем способность естественно реагировать на смерть Мартина?

Я попыталась вспомнить, как все произошло, почему все так быстро вышло из-под контроля, но мои воспоминания нечеткие. Я даже не могу восстановить в памяти, что когда случилось. Оглядываясь назад, я начинаю думать, что всегда знала, что спасти нас пытался именно Мартин. Вижу именно его фигуру под одеялом. Вижу, как падает на него шкаф, и вижу я именно Мартина, а не какого-то анонимного героя.

Я не могу до конца поверить, что он не придет больше домой. Каждый день, открывая глаза, я надеюсь увидеть его сидящим рядом со мной. Пустота, образовавшаяся после его ухода, чудовищна. Я все смотрю на стоящий рядом со мной стул и беспокоюсь, поместился ли бы он на нем, а потом снова плачу, потому что размер стула не имеет теперь никакого значения.

Отец все продолжает говорить, так ничего и не сказав. Лежит ли он по ночам без сна и оплакивает потерянного сына или скрывает все от самого себя?

— Похороны в четверг, — говорит он во вторник.

— Я хочу пойти, — говорю я.

— Не думаю, что это возможно, — говорит он, хмурясь.

— Я спрошу у врача.

Он не отвечает. Молчит впервые за все эти дни.

— Ты не хочешь, чтобы я пошла.

— Китти, — говорит он грустно и качает головой. — Будет очень тяжело…

— Я хочу пойти, — говорю я.

— Я не разрешаю, — говорит он, как будто я все еще маленький ребенок, а он имеет право принимать решения за меня. Перед тем как уйти, он берет шоколадку и критически ее осматривает.

— Кофе со сливками, — говорит он. — Оставлю ее для Джейка: он такие любит.

Он кладет шоколадку обратно и берет три карамельки.

Когда я оглядываюсь назад, мне начинает казаться, что меня просто подхватил вихрь, который потом забрасывал в разные места: на какое-то время закидывал меня в одно незнакомое место, потом, не успела я собраться с духом, подбирал вновь и бросал куда-то еще. Не могу понять, почему все так произошло: мой желтый период у дверей школы, Эмили и Рози, детские вещи, младенец из роддома, Меган. Было ли все это действительно со мной? С настоящей Китти Веллингтон? Кто-то исказил окружающий меня мир, придал ему противоестественные формы, и как бы я ни старалась остановиться, все шло автоматически. Ноги мои шагали сами собой, без моего на то согласия. Но должен был существовать хоть какой-то способ все остановить, а я не могла найти его формулу.

…В результате я все-таки еду на похороны. Адриан приезжает за мной на машине, и больница одалживает нам кресло-каталку. Джеймс сидит со мной на заднем сиденье, обхаживает меня, суетится. Он так внимателен, что мне хочется поручить ему что-то сделать, но я не могу придумать, что именно.