— С ним надо держать ухо востро, а то он, того и гляди, подсунет нам буренку, — сказала как-то Бет. — Дом, мы не можем заводить корову, у нас там королевство брошено! Уж потерпи как-нибудь, ладно? Добывай молоко сам.

— А где он его добывает? — поинтересовался я.

— Коровы делятся.

— А полотно он где берет?

— Ох, это сложно! Сам делает. Не забивай себе голову. У тебя все равно так не получится.

И дом смирился с тем, что коровы не будет (я будто слышал, как он думает: «Пока не будет»). Но уж дрова для очага мы со Стасом, как два мужика, добывали по полной программе. Дразнили друг друга «славянами» и отбрасывали с глаз прямые светлые патлы.

Соседи, точнее, соседки, считали своим долгом подбадривать и успокаивать нас. Они полагали (справедливо), что первые роды пугают кого угодно, даже вил, не говоря уж об их беспомощных мужьях, и обещали поддержать нас в трудную минуту.

А, в общем, жили мы тихо и уединенно, особенно в дни сильных снегопадов и потом, когда эти снега начали таять и побежали вниз ручьями — сначала узкими и прозрачными, прокладывая себе дорогу среди снега, а потом бурыми и помутневшими, добравшимися до земли. И очень счастливо, несмотря ни на какие страхи. По крайней мере, я там вспомнил, что приехал в этот странный мир по одной-единственной причине: полюбил девушку, захотел взять ее в жены. Вот и все. Никаких других целей и забот у меня тогда не было. Ни править королевством, ни, тем более, покорять мир (или спасать его, что, по сути, одно и то же) я не собирался. И Круг дал нам передышку — возможность просто прожить вместе кусок человеческой жизни. Мы даже отношения слегка повыясняли. Внизу у нас до этого уже и руки не доходили.

— Ты правда сказал Кэт, что я твоя душа?

— Правда. Я ей тогда вообще сильно врезал. Не знаю только, помогло ли.

— Я тоже не знаю. И ты нисколько не жалеешь, что ввязался в эту авантюру?

— В какую? В то, чтобы жить?

— В каком смысле? Ты о чем?

— Ну, жить. Любить жену, растить детей. Это, конечно, авантюра и довольно рискованная, но без нее чего-то будет не хватать.

— Ты нарочно так говоришь?

— Нарочно. А чем тебя еще достанешь?

— Только душа не я, а ты. А я, наверно, твоя тень.

— Какая же ты тень? Ты свет.

— Ну, значит, отраженный. Не понимаю, как я жила без тебя…

— Неужели было так скучно?

— Не то слово. Было пусто, хотя я, может быть, этого даже не замечала. И с тобой спокойнее. Все-таки лучше, когда есть король.

— Малыш, наверно, отодвинет меня. С ним-то, пожалуй, не соскучишься.

— С ним не соскучишься, а без тебя помрешь с тоски. Мы существа такие, тут уж ничего не сделаешь.

— Не переживай. Мне тоже легче, когда мы вместе. Лежу, любуюсь — вроде и при деле. Кстати, ты можешь себе представить, чтобы Альбер колол дрова?

— Я не могу себе представить даже, чтобы он умылся из колодца, — кивнула Бет. — Надо будет сказать Кэт про дрова и про колодец. Это сильный аргумент.

— Ну да. А Кэт ответит, что тот, другой, отлично справится и с колодцем, и с дровами. Замкнутый круг, — ответил я.

В программу выяснения отношений не входил вопрос: «А я тебе не разонравилась такая?» — которым многие изводятся, насколько мне известно. «Лежу, любуюсь» были не пустые слова. Бет отлично знала с самого начала, что я не в силах глаз от нее оторвать. И этот мой зачарованный взгляд всегда был для нее источником внутреннего торжества. Я лишь им иногда и спасался, поскольку Бет ревнива, как ни странно. Хотя какие у нее соперницы? Она и среди вил была для меня как жар-птица. Хуже всего мне приходилось при большом скоплении народу. В таких случаях я на Бет вообще старался не смотреть (поскольку наши отношения никого не касались), а она начинала нервничать. С другой стороны, подделать этот искренний восторг я бы не смог, так что здесь можно было обойтись без лишних слов.

От Кэт вестей не поступало, как и от прочих наших ближних, оставшихся внизу. Мы жили в другом мире, да и другой заботой, честно говоря.

Малыш родился в марте, и все действительно прошло благополучно. Бет уверяла, что легко, но я, наверно, в глубине души ей не поверил. В мае его крестили Николаем. Батюшка обрадовался тезке. Крестным отцом был Стас, а крестной матерью (заочно) Милица. Вилы здесь, судя по всему, не считались какими-то сверхъестественными существами, равно как и наш брак казался совершенно законным. Позже мне объяснили, что сам отец Николай служил в приходе с незапамятных времен, так как его матушка тоже была вилой. Они решили, наконец, состариться, поскольку его служение даже здесь было трудом и подвигом, и он надумал в каком-нибудь не очень отдаленном будущем передать свой приход сыну. Тот был лет на триста моложе, но, по мнению отца Николая, имел уже достаточный жизненный опыт, чтобы занять место духовника нашей общины. Про обычаи этой общины можно рассказать много интересного. Некоторые из них сохранились с глубокой древности — например, система постов. Но это к слову.

Мне все сказали, что Николка очень крепкий, здоровый и красивый. Я решил согласиться и тоже так думать, тем более что он смотрел на меня невероятно умными и серьезными глазами. Со временем они стали глазами Бет, но сразу я даже цвет их определить не смог — только был потрясен осмысленностью взгляда. Я даже испугался, положено ли новорожденным так глубоко задумываться и столько всего понимать. Но меня успокоили: сказали, что все младенцы так смотрят, и даже я смотрел примерно так же, но недолго.

По случаю крестин дом приготовил пир, явились гости, Рыжий занял место под люлькой и на всякий случай никого к ней не подпускал (кроме нас с Бет). Потом мы стали уже подумывать о возвращении, но никак не могли остановиться на чем-то определенном. Причиной разногласий и сомнений стала Мила. Она была уверена, что внизу Николку ничего хорошего не ждет. И воздух там не тот, и вода плохая, про молоко и говорить нечего. И Бет начнет там нервничать, решать какие-то проблемы, а это для младенца крайне вредно. Мама должна быть счастлива и безмятежна. Мы с Бет отлично понимали, что Мила немного лукавит. Мы подружились с ними, и к тому же она, как свойственно вилам, не могла вот так взять и отпустить из рук ребенка, пусть и чужого. К Николке она привязалась так же, как к своему маленькому Томашу, и ей очень бы хотелось, чтобы Бет осталась на июнь, июль и август (а дальше — как получится).

Ну, хорошо. Я предлагал спуститься на разведку. Один, без Бет и Николки, я бы обернулся за день. Взглянул бы на народ, погрозил пальцем Кэт, узнал бы новости и возвратился к вечеру. Меня бы встретила, к примеру, Инге, да и сама Бет могла бы встретить. Она действительно не болела после родов. Вроде бы идеальный вариант, но нет! У Бет от таких разговоров глаза делались особенно большими, она сжимала руками край люльки и говорила, что ехать можно только вместе. И Рыжий тоже начинал поскуливать.