петлю, а тем более не позволю сунуть других. Вас лично, или господина Заранку. Для меня каждый из вас по-своему дорог, поскольку вы делаете нужное дело для меня, для уезда и для родины. Откровенно говоря, меня до глубины души оскорбляет ваше, господин Кезис, недоверие к начальнику уезда, но я, как видите, уступаю. Поступайте со своими служебными тайнами, как вам угодно. Меня не интересует каждый ваш, извините, агент. Меня интересуете вы, господин Кезис, лично, и господин Заранка тоже. Меня интересует ваше служебное достоинство. У меня ум за разум заходит, не понимаю, почему вы цапаетесь. Чего вам не хватает? Почему я, начальник уезда, должен служить помойной ямой то для одного, то для другого? Если вы себя не уважаете, это ваше дело... Но будьте любезны, уважайте начальника своего уезда, который старше вас как рангом, так и военным чином, черт возьми. Я не позволю. Не позволю. Не позволю... — словно грамофон с ослабевшей пружиной, стал повторяться Страйжис, растерявшись, не зная, что сказать еще, но по-всегдашнему высокомерный, подтянутый.

— Хорошо, господин Страйжис. Из уважения к вам я на сей раз изменю своим принципам. Тем более, что мой верный агент вряд ли сможет дальше мне служить...

— Почему?

— Он стал жертвой Заранки. Это Бенедиктас Блажис с хутора Цегельне, господин начальник. — Я уже говорил — Блажиса разбил паралич. В его возрасте нет надежды поправиться...

— Погодите. Так кто же вам сообщил об этих событиях?

— Дочка Блажиса. Барышня Микасе. Ее прислал отец. Это первое за восемнадцать лет нарушение нашей священной конспирации, но ему простительно, господин Страйжис. Он висит между жизнью и смертью.

Вот когда господин Страйжис пришел в себя. Вот когда почувствовал, что у него есть шансы выиграть поединок.

— Да пускай он хоть сдохнет, господин Кезис! Пускай провалится в преисподнюю! В противном случае вы сами его задушите! Собственными руками! О, ирония судьбы! Погледний мерзавец и рецидивист — агент нашей государственной, священной инквизиции в Кукучяйской волости! Да на кого вы опираетесь, господин Кезис! Как вы смеете принимать его показания за чистую монету?! Вы слепы и глухи. Господин Заранка был прав, требуя отправить вас на пенсию. Только я вам доверял. Думал, что хоть этот участок уезда в надежных руках. Вот чем кончается, когда десятки лет не контролируешь своих подчиненных. На вашем месте я бы со стыда повесился, господин Кезис...

И, не дожидаясь, пока тот обретет дар речи, господин Клеменсас достал из стола голубую папку «Дела Фатимы» с рапортом Заранки, отсчитал, поплевав на палец, страницы до того места включительно, где Юлийонас поносит Зенонаса Кезиса (другие сунул обратно), и швырнул на стол, патетически воскликнув:

— Да зачем я попусту рот разеваю? Нате! Читайте! Пускай говорят документы! Может быть, хоть раз в жизни вы покраснеете, господин Кезис! Может быть, хоть раз в жизни почувствуете, что вы смешны!

После этого господин Страйжис, успокаивая нервы, закурил гаванскую сигару и, попыхивая словно маневренный паровоз, принялся расхаживать из одного угла комнаты в другой. А господин Кезис глотал страницу за страницей и все бледнел.

Когда он дочитал, Страйжис выпустил огромный клуб дыма и дружелюбно спросил:

— Ну, каково? Теперь вам ясно, господин Зенонас, почему вашему агенту Блажису так приспичило наклеветать на господина Заранку? На воре шапка горит, так сказать. Он теперь одной ногой в могиле, а другой — в тюрьме. На вашем месте я бы поспешил на хутор и посоветовал бы этому старому кабану побыстрее околеть. В противном случае мы ему живьем клыки выдерем...

Терпеливо выслушав угрозы Страйжиса, господин Кезис показал пальцем на закрытый ящик стола и глухо спросил:

— Может, позволите, господин Клеменсас, поинтересоваться финальной частью этого рапорта?

— Никоим образом.

— Почему?

— Потому, что там нет ничего, кроме субъективных рассуждений господина Заранки о вас лично. Это может лишь обострить и так уже напряженные ваши отношения.

— Я сумею отсеять субъективное начало от объективного, господин Страйжис. Во имя блага нашего уезда.

— Я сказал. Точка... Рапорт господина Заранки показал вам с единственной целью — чтобы вы обратили внимание на темную личность своего бывшего агента и не совершали подобных ошибок в будущем!.. А само «Дело Фатимы», да будет вам известно, я доверю автору рапорта. Пускай господин Юлийонас вылущит с наслаждением его до конца и привезет на трех двуконных телегах к столу прокурора господина Бледиса. Ха-ха... Кому неизвестно, что у господина Заранки есть идея-фикс — хоть лопни возглавить полицию государственной безопасности во вверенном мне уезде? А что в этом плохого? Пускай старается, господин Кезис. Я не вправе зажимать положительную инициативу. Тем паче, что вы в последние годы как-то затихли, даже, сказал бы я, запустили работу, воспользовавшись моей мягкостью и моими социалистическими принципами — от каждого по способностями, каждому по заслугам. Не так ли, господин Зенонас? Не так ли? Ха-ха... Не унывайте! У всех бывают ошибки. Такова уж наша доля. Не зря сказано — пуд соли съешь, пока человека узнаешь. Ха-ха.

— Господин Клеменсас, я прошу... во имя нашего долголетнего знакомства и идейной дружбы. Позвольте...

— Не позволю! Не позволю! Не позволю!..

— Хорошо. Тогда прошу отпустить меня... Не в отставку. Нет. В очередной отпуск.

— А почему бы нет? Это самый разумный выход, господин Зенонас. Вы переутомлены. Вам надо оторваться от служебных хлопот, надо отдохнуть.

— Вы ошибаетесь, господин Клеменсас. Я — полон сил. У меня руки чешутся...

— Браво, браво! Значит, свадьба? Слышал, слышал о вашем романе с учительницей Суднюте.

— Запоздалые сведения, господин Клеменсас. Мы разошлись.

— Ого! Почему? Какие причины?

— Разные политические взгляды.

— Не может быть!

— Да. Увы. Она оказалась закоснелой сторонницей ляудининков[19], один лишь шаг отделяет ее от откровенного восхищения коммунизмом! — Господин Кезис достал из портфеля вторую папку — на сей раз красную и швырнул на стол. — Полистайте на досуге. Здесь зафиксированы наши интимные беседы и мой окончательный вывод — устранить барышню Суднюте от обязанностей учительницы без права работать в гимназиях Литвы.

— Что вы говорите?.. Что вы говорите? Ой-ой-ой. Примите мои соболезнования, господин Зенонас. Искренние соболезнования.

— Благодарю, господин Клеменсас. Я порядочный человек. Пока я на этом посту, служебный долг для меня