все ордена первой степени и даже крест Погони. Может, даст бог, мой ранг и военный чин вызовет даже вашу зависть. Как вы тогда посмотрите мне в глаза, вспомнив этот злополучный вечер? «Не презирайте и не обижайте малых сих», — сказал Иисус Христос, а наш златоустый пророк Аугустинас Вольдемарас, маленький телом, но великий умом и духом, еще лучше выразился в день своей свадьбы: «Выигрывает тот, кто ориентируется на будущее».

— Хватит!

— Вы мне не верите? Значит, не читали или забыли мой исторический рапорт 1934 года о свадьбе господина Аугустинаса, разрешение на которую в тюремных условиях дали вы лично, и поэтому вечно будете пользоваться милостями его супруги Матильды. Хотя, откровенно говоря, совершенно незаслуженно, потому что вопрос о бракосочетании вы решили не самостоятельно, а согласовав через мою голову с моим окружным начальником. Вы всегда избегали непосредственной моей помощи и всегда косвенно сваливали на мою голову самые неблагодарные задания. Так было и в тот раз. Округ поручил мне обеспечить спокойствие в городе в связи с публичным бракосочетанием господина Вольдемараса в утянском костеле, а вы языком своей покойной супруги разнесли эту сенсационную новость по всему уезду и даже дальше.

— Клевета!

— Простите, господин начальник уезда. Но что Кезис говорит, то Кезис знает. Это дело его профессиональной чести.

— Прошу выйти!

— Простите, господин начальник. Что Кезис начинает, то Кезис кончает! Вы уже тогда рыли мне яму и нацеливали на мое место своего приятеля Заранку. У меня есть письменные показания госпожи Хортензии. Я знаю, по чьей милости в день бракосочетания господина Вольдемараса перед костелом дежурила толпа зевак. Я знаю, кто вдохновил молодожена на каприз — идти к алтарю в одежде заключенного — и знаю, кто потворствовал этому капризу. Кстати, начальник тюрьмы господин Кирвелайтис, неразлучный товарищ господина Вольдемараса за шахматной доской и ваш покорный слуга, является моим агентом или, попросту говоря, легавым, которого подкармливает полиция государственной безопасности. Я платил ему жалованье все время заточения господина Вольдемараса и могу любопытства ради показать вам те рапорты, которые он посылал мне. Они здесь, в портфеле.

— Я потрясен, господин Кезис. Ха-ха. Так какого черта вы ждали до сих пор? Почему вы меня не арестовали?

— Как вы недогадливы, господин Клеменсас! И как нетерпеливы! Я раскрываю перед вами величайшую тайну своей жизни, связанную с моей служебной будущностью и вашей судьбой, а вы мне мешаете. Ах вы, рассеянные «старые молодожены». Как я вам завидую!

— Пожалуйста. Можете продолжать. Я люблю шутки.

— Шутки — сейчас. Тогда было не до шуток. Я спасал свое кресло и свою шкуру. Благодаря своим присяжным агентам мне удалось тогда заманить толпу зевак на рынок, где якобы должен был остановиться свадебный кортеж и состояться митинг вольдемаровцев. Как вам известно, свадебный кортеж к костелу был направлен по Гимназической улице, где его встретили лишь пятнадцать богомолок и молодая хозяйка настоятеля, что, само собой, ухудшило настроение обоих молодоженов, особенно господина Вольдемараса. Как вам известно, одна беда — не беда, когда заключенный поднимался по лестнице костела и орган заиграл марш, оторвалась единственная пуговица от штанов Вольдемараса, и они, сползая безнадежно низко, стали для него оковами. А далее — напомню вам выдержку из своего тогдашнего рапорта: «В сию критическую минуту из темного угла выскочил неизвестный человек в очках, натянул штаны заключенному и, проворно сцепив их своей галстучной булавкой, исчез во мраке. Заключенный успел шепнуть ему лишь несколько слов. Покамест их содержание неизвестно, поскольку личность человека в очках до сих пор не установлена». Это единственная моя государственная ложь за двадцать лет службы. Как видите, я даже сейчас краснею... Я был этим человеком в очках. Я, господин начальник уезда. Я совершил этот подвиг. Совершил, руководствуясь не какими-нибудь политическими симпатиями... Просто — из чистого гуманизма, сочувствуя господину Аугустинасу, как мужчина мужчине, поскольку, поверьте, он был невероятно смешон, какими огромными ни были бы его заслуги перед родиной и нашим союзом таутининков... Это он тогда погладил меня по голове. Это он шепнул вышеупомянутые слова, которые смею еще раз повторить: «Выигрывает тот, кто ориентируется на будущее». Имею честь сообщить вам, что произнося эту сентенцию, господин Вольдемарас был уже в штанах и, быть может, поэтому его слова оставили такое неизгладимое впечатление. Я не шучу. Нет. Исходя из этих слов, я мыслю... Господи боже мой... Можешь ведь всю жизнь пахать, как вол, ради родины своей и союза таутининков, а умереть последним дураком без орденов и медалей... Под забором!.. Подобно бешеному барану из рапорта Юлийонаа Заранки... Ха-ха! И с другой стороны, достаточно тебе, при удобном случае, сделать мельчайшую услугу видному государственному мужу, и твое будущее, твоя карьера обеспечены!.. Спасибо господину Вольдемарасу. После стольких лет безмолвной и преданной службы он открыл мне глаза. С того часа я закоснелый сторонник Вольдемараса и жду не меньше вас, когда он, вернувшись из-за границы, станет властителем нации, государства и нашего с вами будущего. Вот, господин Клеменсас, и весь секрет, почему вы сейчас не сидите в тюрьме, а являетесь покамест начальником уезда. Почему вы не ликуете? Почему не улыбаетесь?

— Чего вы от меня хотите?

— За худо отплатить добром, господин Клеменсас, как и положено честному католику.

— Я не позволю! Не позволю надо мной издеваться!

— Это я не позволю! Я! Юлийонасу Заранке издеваться над вами, как пауку над комариком! Он же вас запутает, высосет кровь по капельке, а капитал — по тысчонке, и вышвырнет к черту не только из удобного кресла, но и из... Вы же в его глазах уже политический труп. Мне искренне жаль вас, коллега и единомышленник. Вас он откровенно всюду поносит... Называет слизняком, подтиркой Юрате и тому подобным...

— Я не верю! Не верю ни одному твоему слову.

— Прошу не волноваться, господин Клеменсас! Пока я постараюсь не скомпрометировать вас в глазах Юлийонаса. Я буду действовать против него инкогнито, как частное лицо, обладающее некоторым опытом криминалиста и некоторым отпуском. Ах, какое счастье, что моя и барышни Суднюте дороги разошлись, и мне не грозит Паланга или Бирштонас! У меня свободные ноги, руки, сердце и ум. Пожелайте мне удачи, господин Клеменсас!

— Уйдите с глаз долой...

— Если я погибну, постарайтесь над моей могилой сказать проникновенную речь и отметить мои заслуги перед вами лично, перед