К тому времени, когда выжившие пятьдесят или около того преторианцев вновь выстроились в шеренгу, остатки личной охраны Гетулика опустили мечи и встали перед императором на колени.

Калигула медленно оглядел их:

– У всех вас вычтут месячное жалованье. Поднимите мечи и расходитесь по казармам. Кому нужно, отправляйтесь к лекарям. – Солдаты заморгали, услышав столь милосердный приговор их тяжкому проступку, а мой брат взмахом руки распустил их. – И сделайте что-нибудь с трупами.

Легионеры бросились врассыпную – оттаскивать тела погибших, собирать свое оружие. Тем временем Калигула склонился к центуриону преторианцев:

– Давай-ка отыщем бывшего наместника.

Мы все спешились и вместе с преторианцами и тремя вольноотпущенниками, неизменно сопровождающими императора, через высокую арку вошли в здание, где размещалось командование северными частями римской армии. Возглавляемые Калигулой, мы пересекли просторную базилику и вступили в центральный зал.

Гетулик нас не ждал – во всяком случае, не ждал так быстро. В углу полыхала жаровня, в которой поспешно сжигали уличающие легата свитки. Сам легат держал в руке меч, но, кроме него, в помещении было всего два человека – безоружные писцы, разбирающие кипы документов.

– Ты арестован по подозрению в заговоре против императора, – с порога объявил преторианский центурион.

Гетулик развернулся нам навстречу, быстро оглядел незваных гостей, включая императора в первом ряду, вскинул меч и бросился к нам в попытке вспороть живот Калигуле. Гай не шелохнулся, хотя взгляд его неотрывно следил за летящим к нему клинком. Зато Геликон действовал молниеносно. Стоя за спиной императора, он вытянул вперед свой меч и отразил выпад Гетулика. Прежде чем легат успел отреагировать, телохранитель ударил рукояткой меча, увенчанной орлом, по его запястью. Раздался хруст костей. Меч выпал из пальцев легата, и он с жалобным стоном схватился за покалеченную руку.

Двух писцов как ветром сдуло. Я еле разглядела их, съежившихся в дальнем углу.

Гетулик попятился, а Калигула нагнулся и поднял упавший меч, который затем передал центуриону преторианцев:

– Проследи, чтобы его поместили в храм Марса-Мстителя с двумя другими мечами.

Воин кивнул и принял меч, после чего Калигула занялся наместником.

– Не хочешь объясниться? – спросил он. – Только не оскорбляй меня уверениями в своей невиновности.

Гетулик был в шоке от боли, однако теперь, прижимая сломанную руку к груди, постепенно приходил в себя.

– Если я все скажу, ты позволишь мне умереть, как подобает римлянину? Меня не будут пытать?

Мне стало дурно. Я знала, что за этим последует.

– Хорошо. При условии, что поверю твоим словам, – небрежно согласился Калигула, но добавил жестче: – А если начнешь юлить, то тебя будут обдирать как луковицу, пока ты не откроешь мне всю правду.

Гетулик кивнул:

– Мой император, я всего лишь инструмент в этом заговоре. Северный молот, подготовленный для подавления военной оппозиции. Защита внутри армии.

Калигула свел брови:

– Не пытайся свалить все на консулов, ибо с ними уже покончено.

– Консулы? – фыркнул Гетулик. – Они лишь подкладка для удобства сенаторов. Сын Германика, змею, готовую укусить тебя, ищи у своей груди.

Гай озадаченно нахмурился. Такого он не ожидал услышать. Ледяные пальцы страха сжали мой позвоночник. Петля на Агриппине затягивалась все туже, и это я, пусть и невольно, виновата в этом. Что сделать, что сказать, чтобы отвести от сестры клинок обвинения? В отчаянии я, не находя слов, закашлялась.

– Говори, – приказал Калигула бывшему легату.

– Госпожа Агриппина жаждет добыть трон для своего сына. А твой друг Марк Эмилий Лепид заносит нож, ведь это он первый обратился ко мне за помощью.

Не только мой позвоночник – я вся превратилась в лед. То, чего я всеми силами старалась избежать, случилось. Теперь не спасти ни сестру, ни друга. Гетулик выдал их ради сохранения своей чести.

– Я тебе не верю, – глухо обронил Калигула.

Потрясенный услышанным, он сделал шаг назад, потом – на подгибающихся ногах – еще один. Его взгляд переместился с Гетулика на Агриппину и Лепида. Если бы я не знала правду, то разглядела бы на их лицах только возмущенное отрицание. Боги свидетели, Агриппина играла отлично, но она-то всегда умела скрывать свои мысли, а вот коварство Лепида стало для меня откровением.

Брат стоял, прижавшись спиной к стене, широко раскрыв глаза, с побелевшим лицом – таким бледным он не был даже после отравления. На его щеках блеснули слезы… нет, не слезы. Должно быть, это пот, ведь плакать он не мог, так как не поверил Гетулику.

Тогда Гетулик щелкнул пальцами в сторону одного из писцов, и тот подбежал к нему с кипой документов. Наместник вытащил из них нужный и протянул Калигуле:

– Мой император, сам посмотри.

Даже с моего места, на расстоянии нескольких шагов, я распознала почерк Агриппины. Ее личной печати на письме не было, но я прекрасно знала ее руку, как и наш брат. Калигула уставился на документ. Потянулся за пергаментом, но так и не коснулся его.

– Убей легата, – просипел брат и оторвался наконец от стены; пройдя мимо меня вперед, он добавил: – Быстро.

Геликон встал на изготовку, и Гетулик, кинув еще один многозначительный взгляд на Агриппину, выпрямился. Прославленный клинок телохранителя вонзился в грудь бывшего легата, прошел через сердце и вынырнул из спины. Вокруг раны тут же стало расползаться кровавое пятно, изо рта Гетулика вырвался комок чего-то красного. Геликон повернул меч и потом с легкостью вытащил его из плоти. Вслед за мечом прыснул алый фонтан. Кровь оросила пол у нас под ногами. Гетулик вздохнул и упал на колени, потом обмяк, рухнул на пол, несколько раз вздрогнул и застыл навсегда.

Теперь я не смела поднять глаз на Лепида и Агриппину. Брат же стоял ко мне спиной, и лица его я видеть не могла. Мир словно замер на кончике ножа. Юпитер бросил кости.

Калигула повернулся.

Я думала, на смену шоку придет гнев. Мне уже доводилось наблюдать реакцию Калигулы на предательство, и это было малоприятное зрелище. Причем если раньше его предавали подданные, то сейчас – семья, и можно было ожидать беспрецедентного взрыва ярости и алчущей крови мести. Но я видела только безнадежное отрицание и набегающие слезы. Не их ли я заметила чуть раньше?

– Как такое возможно?

Агриппина фыркнула, высокомерно расправила плечи, гордо вскинула подбородок – истинная принцесса Рима. В ее глазах горел опасный огонек.

– Этот кусок грязи сказал бы что угодно. И его слова – лишь слова. Гай, я бы не послала письмо без своей печати.

Я не могла без боли смотреть на брата.

– Так это вы! Это вас с Лепидом подслушала Ливилла, да?