Непонятный нарост темного цвета топорщился на стене, привлекая внимание своей формой, по очертаниям похожей на кляксу, и выделялся на фоне открытых пятен в местах осыпавшейся штукатурки, обнажающей кирпичную кладку. С подобным сталкиваться не приходилось, и стараясь понять, что это за напасть, поднес факел поближе. Из трещины в стене торчал скрученный комок, похожий на корень дерева, покрытый толстой пленкой изумрудно-зеленого цвета и вкраплениями ярко-салатного оттенка. При приближении огня влажно поблескивающая поверхность вздрогнула и сжалась, отодвигаясь от источника тепла. Светлые оттенки поменяли окраску, быстрым движением съеживающихся клеток открывая серую плоскость обшарпанной стены, и осторожно вернулись обратно, как только Шал убрал факел.

На ум приходила только одна субстанция, когда-то виденная на протухшем сыре, зачерствевшем хлебе или сырых стенах непроветриваемого влажного помещения. Плесень. Обычная бело-зеленая плесень. Но, насколько знал, то были просто микроскопические колонии бактерий. Здесь же что-то иное. Показывающее осторожность и стремление к жизни, словно наделенное зачатками разума или чувством самосохранения. Но так не должно быть! Не может плесень стать разумной, у нее нет тела и, следовательно, мозга! В разумность лошадей легче поверить, чем в… это… эту… дрянь. Но вещество, видимо, считало иначе, потому как с тихим булькающим звуком вернулось на освобожденное место и стало увеличиваться в размере, поблескивая и испуская слабый рассеянный свет. Кроме того, от него исходил неприятный запах, вызывавший тошноту, и, брезгливо отвернувшись, Шал продолжил подъем по ступеням.

Откуда-то доносились очередные непонятные звуки, и как ни прислушивался, характер определить не смог. Адская смесь еле слышимых скрипов, шорохов и низкого гула, неравномерными периодами меняющая тональность, причиняла неудобство и вызывала чувство тревоги. Голова болела, и можно было списать эту какофонию на причуды организма и результат удара, но один раз он ему уже поверил. После чего оказался окружен непонятными существами, проявляющими к нему интерес. Так что спешить и валить все на последствия непредвиденного травматизма не стоило. Чревато неожиданностями, здоровья не прибавляющими, да и нервные клетки, вроде как, не восстанавливаются. Правда, насчет них имелась и другая информация. Года за четыре в норму они все же приходили, если верить давнишним английским исследованиям.

Размеры помещения, открывшегося за распахнутыми дверями, он ощутил кожей. А может, интуиция подсказала, что толстые колонны, исчезающие в высоте, истрескавшиеся панели на стенах и информационные стенды на них устанавливались ранее именно в больших залах. Это уже позже убедился в предположениях, когда отвел факел за спину. Привыкшими к темноте глазами разглядел на определенном расстоянии множество островков тусклого зеленоватого света, подозрительно напоминающего мерцание нароста на стене лестничной площадки. Еще плесень. Много плесени. Ну и запах тут. Как в степи, рядом с мертвой раздувшейся коровой, облепленной мухами. Эх, противогаз бы, да где же его взять.

Слева послышался то ли усталый вздох, то ли стон. Услышав повторение звуков, понял, что это было все вместе. Тяжелые вздохи человека, сопровождаемые стонами. Осторожно направился в ту сторону, напряженно всматриваясь в темноту, медленно отступавшую перед всполохами неяркого огня.

Случайно обратил внимание на неравномерное темное пятно на полу перед собой, и опустив факел ниже, по обнажившимся граням бетона, торчащей арматуре и едва видным ниже обломкам кирпича понял, что перед ним дыра, образованная частью обвалившегося перекрытия. Не хватало еще свалиться снова куда-то… Подняв огонь над головой, всмотрелся в тьму на противоположной стороне и вдруг вздрогнул. По спине пробежала холодная волна ужаса, бросающая в дрожь, а волосы на голове зашевелились. На краю этой широкой трещины начиналась гора человеческих тел, вырисовываясь из темноты неясными контурами переплетенных конечностей и застывших лиц и возвышаясь над полом метра на два-три. Снова послышался стон. Он звучал чуть дальше, немного в стороне, и шагнув туда, Шал заметил слабое движение.

На полу у самого основания кучи ворочался человек. Пытался приподняться на руках, падал, тыкаясь лицом в пол, стонал и снова начинал попытки отползти, отталкиваясь одной ногой. Она скользила по тонкой пленке, покрывающей когда-то мраморные плиты, оставляя человека на месте, вторая же нога была неподвижна и неестественно выгнута в ступне. Приближающихся шагов он не слышал, как и не видел источника огня.

Это был Лемке. Фуражка на окровавленной голове отсутствовала, и видеть дознавателя без нее было непривычно. Изодранный плащ все еще держался на теле, свисая неравномерными клочьями.

– Сашке, – позвал Шал тихо, – слышишь меня?

Дознаватель замер, прислушиваясь и всматриваясь в темноту, поднял голову. Подслеповато щурясь, заметил мерцание факела.

– Шал? – Обычно чистый голос дознавателя звучал сейчас громким хриплым шепотом.

– Да, Сашке, это я. – Шал подошел ближе и присел на корточки, медленно сгибая больное колено.

– Живой. – Лемке застонал и попытался улыбнуться потрескавшимися губами, но вместо этого вышел грустный оскал. В отблесках тусклого света его глубоко впалые глаза напоминали пустые глазницы черепа. – Я думал, ты подох.

– Хрен тебе! Где деваха и пацан? Ты их видел?

– Все тут. Ищи. Только тихо! Не шуми. Эти твари где-то рядом.

– Какие твари? – Шал оглянулся по сторонам, всматриваясь в темноту и прислушиваясь.

– Не знаю…

– А что это за люди?

– С поезда.

– Где мы?

– Хрен его знает. Притащили куда-то. Долго тащили. – Держать голову Лемке не мог и, застонав, уронил ее на руку.

– Кто?

– Хрен поймешь… Когда мы провалились… и «Камаз» завалился на бок… прибежали люди с поезда… – Дознавателю было трудно говорить, и, иногда постанывая, он словно выплевывал из себя короткие куски фраз. – Мы немного… не доехали до него… Достали они нас… трещина неглубокая оказалась… Но ты знатно долбанулся… и без сознания был, пацан твой тоже… но тут на станцию налетело зверье… много зверья, сука… Потом раздались выстрелы… Автоматы… Пулеметы… Пушка… Откуда тут пушка? Потом все стихло… С этой группой, что нас вытаскивали, добрались до поезда… раненых в вагоны стали собирать и ждать бронепоезд… А потом наступил вечер и пришли они… эти твари… Похожи на людей… Дальше я помню смутно… Меня долбанули по башке… Помню, что тащили… иногда на руках… но больше по земле… за ноги… Китаезу тоже видел… подохла она… или без сознания… не знаю. Все тут… наверно… раз ты тут… ты же в вагоне лежал…

Шал с трудом встал, подошел к куче и поднял факел. Хватит ли сил растащить тела и найти девушку и ребенка, он не знал. Но собирался проверить. Считать их мертвыми рано, пока не убедился в обратном. Достал еще одну ленту ткани и намотал на кость. Стало светлее.

– Шал, – тихо позвал Лемке. – Слушай… Воды нет?

– Нет.

– Пить хочу… Ты знаешь… Мне конец… Пока тащили… бок распороли… и череп проломлен, наверно… болит сильно… Думал, быстро помру… Но не умирается пока… Сука… жизнь поганая… людей убивать приходилось, а себя не могу… Пистолет есть… Нажать на спуск не могу… Боюсь…