Кира молча покачала головой.

7

Выбежав на откос, Герман остановился перевести дух. Он так и знал, что девчонка приведет его куда следует!

Она неслась вниз по обрыву, быстро-быстро перебирая ногами, как в ускоренной съемке, и вокруг нее стояло густое облако пыли. Казалось, она вот-вот клюнет носом, и так и произошло. Докатившись почти до воды, привстала и снова без сил опустилась на берег. Захоти Герман прирезать ее сейчас…

Он скользнул взглядом чуть дальше и увидел то, что хотел. Лодка! Навесной мотор был закрыт кожухом, и Герман улыбнулся: сама судьба хранит его, а может быть, Володя протягивает с того света руку помощи.

Полину придется оставить в живых. Он должен подумать о себе: если с ним что-то случится, эта тварь будет беспрепятственно множиться. Те двое, в лесу – они поднимут шум, сюда пришлют людей… Надо спасаться, бросить все, что есть. На случай побега у него давно было припрятано кое-что; кто бы мог подумать, что страховка пригодится.

Потом он вернется сюда… через пять, через десять лет, когда все успокоится. Нельзя оставлять работу брошенной.

Герман легко сбежал по откосу. Столкнуть лодку, отплыть, завести мотор… Он не идиот, чтобы идти к порогам! Нет, он направится вверх по течению, а там…

Боковым зрением Герман уловил наверху какое-то движение. Сыщик! Он совершенно упустил его из виду, уверенный, что тот будет заниматься своим раненым дружком.

Полина так и сидела у воды, умывая лицо, – похоже, ударилась головой, пока катилась. Сверху раздался рев, когда эта махина, поняв, что задумал Герман, рванула вниз.

Герман успел первым. Полина пыталась сползти от него в реку, но он подтащил ее к себе и повернулся к сыщику.

Нож был прижат к ее горлу. Отличная вещь навага, подумал Бабкин, он сам не отказался бы от такой. Рядом с тощей шейкой лезвие казалось огромным.

– Вы за нами не идите, пожалуйста, Сергей, – попросил фотограф. – Стойте здесь. Хорошее место, солнышко падает…

Он улыбался и мелко-мелко кивал головой, как китайский болванчик. При каждом движении нож на миллиметр сдвигался вниз, затем возвращался обратно.

– Кисть контролируй, – попросил Бабкин.

– Простите? – Герман пятился, не останавливаясь.

– У тебя кисть гуляет, мудила. Ты сейчас полоснешь ей по артерии, и, считай, все, причем для вас обоих. Прикреплю к туалетной бумаге твой скальп, повешу в сортире…

Невероятно, но, кажется, он сумел задеть Германа, хотя намеревался только испугать. Тот перестал улыбаться.

– Если вы помешаете нам, Сергей, я буду вынужден принять меры.

«Принять меры…» Бабкин взглянул на девочку. Она висела в руках фотографа, как кукла, хотя сознания, кажется, не потеряла.

– Марта! – позвал он.

– Это Полина!

– Полину убил Карнаухов. А это ребенок, ей одиннадцать лет, у нее сотрясение мозга…

– Сами вы ребенок, – с глубокой жалостью сказал Герман. – Вы все как дети. Стойте на месте, очень вас прошу!

Лезвие впилось в кожу, и Бабкин застыл.

– Мы спокойно отплывем, а на середине реки я выброшу ее из лодки. Вы успеете вытащить ее из воды. Все закончится хорошо, Сергей, не волнуйтесь!

«Прежде чем выбросит, перережет ей горло». Бабкин бессильно наблюдал, как фотограф уводит девочку. У него оставалась слабая надежда, что Герману придется отвлечься от нее, чтобы завести мотор, и тогда умница Марта выпрыгнет из лодки.

Или не выпрыгнет, если потеряет сознание.

Герман добрался до лодки, наполовину спущенной на воду, и замешкался, соображая, как лучше забраться внутрь.

– Идите сюда, Сергей, – попросил он. – Будете моим помощником вместо Володи.

Малой шел вверх по берегу, пока ему не надоело. Река петляла, и отсюда уже нельзя было разглядеть то место, где он столкнулся с вором. Можно плыть не торопясь, вдоль желтой полосы песка, чтобы подольше было прохладно и приятно. Илья не отругает его, потому что Ильи нет.

Он постепенно успокаивался. Лошадка у него. Илья не у него. Но он наверняка вернется сегодня или завтра, потому что нужно починить лошадиную ногу.

Малой столкнул в воду обрубок бревна, валявшийся неподалеку. С бревном плыть оказалось еще интереснее, можно было положить на него обе руки и бултыхать ногами. Он взял чуть наискосок, и вскоре показалась площадка, где ему встретился вор.

Там было три человека. Один стоял неподвижно, а другой тащил девочку с рыжими волосами. Марта! Малой ужасно обрадовался, даже хотел закричать, чтобы они ему тоже обрадовались, и вдруг узнал отца.

Это было ярче вспышки, больнее удара!

Сначала тебя загоняют в подвал. Потом бьют. Если повезет, бьют только кулаками.

Малой зажмурился и помотал головой, чтобы плохое вытекло из ушей, как вода, но это не помогло. Он открыл глаза и снова увидел отца на берегу, тот волочил Марту к лодке, наверное, чтобы увезти ее в подвал, зачем еще.

За всю жизнь у него было только два друга: Кира и Марта. Илья был не друг, Илья был дядя, это совсем другое, хотя объяснить разницу он не смог бы.

Отец наказывал Малого, а теперь наказывает Марту. Он всегда так поступает. Придет огонь, и все сгорит, и Марта сгорит вместе с домом, и будет кровь, много крови, и больно больно больно БОЛЬНО.

– Вам лучше не подходить, Сергей, – мягко сказал Герман. – Мы сейчас сообразим, как нам лучше все устроить, а потом…

Фотограф продолжал говорить. Бабкин замер, но не из-за Марты. Обрубок бревна, уносимый течением, поменял направление и двигался к берегу.

– …мне очень жаль, что с вашим другом так получилось, поверьте, я не хотел…

Из воды с тихим плеском поднялся человек в мокрой одежде.

– Не беспокойтесь за Полину, она обязательно к вам вернется!

Герман сказал это со смешком. Человек, вскинув над головой обрубок, сделал несколько шагов, странно раскачиваясь, и, прежде чем фотограф успел обернуться, обрушил бревно на его затылок.

Раздался влажный удар, будто кто-то наступил в грязь. Лицо Германа на мгновение стало абсолютно пустым, он с силой кивнул, так что клацнула челюсть. Бабкин метнулся к нему и успел перехватить руку с ножом прежде, чем Герман завалился назад. Он выхватил девочку и потащил ее на берег.

– Марта!

Она была цела. Сергей обернулся к лодке и увидел, что фотограф лежит, подергиваясь, в воде, а вокруг его головы расплывается кровавое пятно.

– Стой! – заорал он. Человек успел еще раз опустить проклятую колоду на Германа – кажется, удар пришелся по шее, – а затем Бабкин сбил его с ног, но и сам потерял равновесие на мелкой прибрежной гальке и упал плашмя на спину. Его с головой накрыла мягкая речная волна.