Казалось, прошло всего несколько секунд, но когда Бабкин вскочил, Марта уже бежала, увязая в песке, к человеку, напавшему на Германа.

– Малой! Малой!

Тот покачнулся и плюхнулся возле самого берега, подняв тучу брызг.

Сергей обернулся к фотографу. Вытащить, реанимировать… если повезет, останется жив…

Черная вода мягко потянула Германа к себе, и пальцы Бабкина вместо штанины Германа схватили воздух. Он двинулся к телу, преодолевая сопротивление, но фотографа увлекло течение и стремительно потащило прочь.

Лодка! Он догонит его на моторке Гурьяновой.

Бабкин повернулся, оступился – и ухнул в подводную яму. Глубина была такая, что он ушел с головой, и в темной дали ему примерещился силуэт огромной щуки. Невообразимая рыбина, сверкнув золотой чешуей, всплыла, сомкнула челюсти на безжизненном теле, изогнулась и уволокла его на дно, растворившись без следа.

Вынырнув, Сергей хватанул воздух ртом и обернулся. Фотографа не было. Волна с силой ударила в спину, вытолкнув его на мелководье.

По берегу бежала Гурьянова, за ней семенила Шишигина.

– Кирочка Михайловна, – тоненько пискнула Марта. И когда ее подхватили на руки, уткнулась в плечо Гурьяновой и отчаянно заревела.

Бабкин сел в стороне. Адски хотелось курить, а еще он, похоже, утопил телефон в реке. Когда утихли слезы и расспросы, когда убедились, что с девочкой все в порядке, он сказал издалека:

– Кира Михайловна, Марту – в больницу. Этого товарища, – он кивнул на сидящего в воде человека, – в полицию, он Германа убил или ранил, не знаю, тело исчезло буквально на глазах, течением унесло… Можно ваш телефон?

– Федя! – позвала Гурьянова.

«Елки, так это Буслаев!» – запоздало сообразил Сергей.

Федя Буслаев поднялся. Вид у него был испуганный и несчастный, и он, похоже, готовился удрать. Бабкин вскочил и поймал его за мокрый рукав.

– Дружище, постой-ка!

Тот покорно замер.

– Отпустите его, – попросила Гурьянова.

– Кира Михайловна, вызовите полицию!

Директриса не шевельнулась.

– Отпусти, – всхлипнула Марта. – Это Малой!

– Давайте сюда сначала приедут те, кому по должности положено с этим разбираться, – устало сказал Сергей. – А я к Илюшину уже пойду, я, кстати, понятия не имею, куда его повезли.

Буслаев неожиданно рванулся, и в руке Бабкина остался мокрый лоскут. Оказавшись в двадцати шагах за спиной директрисы, парень бухнулся на песок, обхватил колени и стал раскачиваться, закрыв глаза.

– Мы его заберем, – мягко сказала Гурьянова.

– В каком смысле?

– В смысле, он пойдет с нами, – вмешалась Шишигина. – Федя здесь совершенно ни при чем. Герман пытался угнать лодку, но свалился в реку и его утащило течением. Плавать он, естественно, не умеет. Знаете, это частая история в наших местах, мы даже не разрешаем детям приближаться к воде.

– Так не получится, – с сожалением сказал Бабкин. Они нравились ему, эти боевые тетки, однако выгораживать преступника он не собирался, а Буслаев, как ни крути, был преступник, убивший троих за свою не очень длинную жизнь.

– Самозащита, – сказала Гурьянова, словно прочитав его мысли.

– Герман на него не нападал.

– За смерть Германа ему медаль надо повесить, – усмехнулась старуха.

– Вера Павловна! – умоляюще сказал Бабкин. – Ну не нам с вами это решать!

– Нам.

Сергей шагнул к Буслаеву, но ему преградили дорогу.

– Это наш мальчик, – покачала головой Гурьянова. – Он ни в чем не виноват. Ему не нужно иметь никаких дел с полицией. Вера Павловна останется ждать с Мартой, а я его уведу и спрячу, и вы, пожалуйста, забудьте о нем.

Бабкин усмехнулся, взглянул на них внимательнее и перестал улыбаться. Они стояли перед ним, излучая спокойную уверенность; три былинки, отчего-то назначившие себя скалами; самое смешное, что этот несчастный Буслаев и впрямь сидел за ними, как за скалой.

Ему почудилось, будто с реки кто-то неотрывно глядит на него.

«А это что?» – «Это трон». – «А где Гурьянова? Да, в общем-то, везде».

Бред какой-то!

Слушай, обратился он к тому, что стояло перед ним, этот парень – преступник, я не могу позволить сбежать преступнику, я так устроен, и мне никогда не понять вас, какими бы благими намерениями вы ни руководствовались. Меня в Камышовке Илюшин не смог остановить, а он мне не какая-то случайно встреченная тетка, он мне целый Илюшин. Отдай убийцу, будь добра, ну не драться же мне с ними, то есть с вами.

Он вдруг перестал понимать, с кем говорит. Ему показалось, что он пытается переубедить не их, а себя, и неоспоримые прежде веские рациональные доводы шатаются, как хижина на трухлявых подпорках; показалось, что если быть с собой до конца честным, выяснится, что в нем говорит глубинный страх, а в них что-то иное, чему он не знал названия, потому что у него никогда не было своего города, а у них – был. Ему показалось, что рыжая девочка уедет, когда вырастет, но потом вернется и займет место старухи, а за ней придет другая, потому что у города всегда есть хозяйка, и это ей решать, что здесь будет, а не ему.

Впервые в жизни Сергей Бабкин отступил. Хотел в сердцах сказать: черт с вами, живите как хотите, но вместо этого вырвалось:

– Бог с вами!

Махнул рукой, обогнул их и стал подниматься по склону, на ходу вспоминая, где видел фельдшерский пункт.

Три недели спустя

Автобус катил в Беловодье, привычно объезжая выбоины, и временами казалось, будто не шофер крутит руль, а сама машина, как умная лошадь, выбирает дорогу. Бабкин рассматривал золотую царскую бахрому над лобовым стеклом и думал, что он в последний раз потакает Илюшину, и лишь потому, что тот жертва маньяка.

Когда Сергей добрался до фельдшерского пункта, эскулап сидел на табуреточке за дверью, и глаза его были голубы и пусты, как у фарфоровой собачки. Бабкин сумел выжать из него, что несколько часов назад в помещение ворвалась очень толстая женщина. Его заставили сделать перевязку и уколы раненому, а потом, невзирая на сопротивление, погрузили в машину – на случай, если пациенту станет хуже, – и отвезли в больницу. Женщина не стала тратить время на местную старенькую больничку, а помчалась в районный центр. Бабкин понял из его рассказа, что, во-первых, толстуха гнала как сумасшедшая и добралась за немыслимо короткое время. Во-вторых, в приемном покое она завыла сиреной, подняла всех на уши, крича, что у нее смертельно раненый, а когда пациентом занялись врачи, прыгнула в машину и понеслась обратно. Несчастный фельдшер решил, что ножевая рана пациента – дело рук этой сумасшедшей. Он умолял ее остановиться и выпустить его, но та несла полную дичь про Марту Бялик, и он убедился, что лучше ему заткнуться.