– Ты кем тут обретаешься? – с нажимом перебил он его.

– Денщик цесаревича, – мстительно прошипел тот в ответ.

– Вот и ладно. Доложи тогда цесаревичу, что по его приказу прибыл десятник Дмитриевского стрелецкого полка Карпов со своим десятком. Ага. Вижу, что и ты меня знаешь, – все так же тихо и внятно произнес Иван.

Не сказать, что Меншиков испугался. Но было заметно, что понял, кто именно стоит перед ним. Как и то, что поделать с этим наглецом он ничего не может. Пока не может. И это «пока» отчетливо угадывалось в его взгляде.

Но все же обострять и дальше он не стал. Отступил на шаг, глядя прямо в глаза Ивану. Потом отвернулся и нарочито степенно поднялся по ступеням. Он всем своим видом давал понять, что это не он отступил, а долг призывает выполнять свои обязанности.

Николай вызвал Ивана, едва только ему доложили. Десятник был уверен, что его будут мариновать минимум час, а то и не один. Дело-то к обеду. Но был приятно удивлен тем обстоятельством, что цесаревич ценит свое время, а потому довольно четко планирует его. Признаться, он ничего подобного не ожидал.

– Здрав будь, цесаревич, – войдя в светлый рабочий кабинет, поздоровался Иван, обозначая поклон головой.

– И тебе поздорову, Иван. Проходи. Садись напротив, – так, словно он его уже давно поджидает, пригласил наследник престола.

Николай сидел за большим столом, заваленным книгами, кипами и свитками бумаг. Расположен он так, чтобы как можно дольше улавливать дневной свет. У стены стоят несколько книжных шкафов, на стенах полки. Едва взглянув на такое убранство, Иван тут же проникся к этому подростку уважением.

– Поначалу позволь, цесаревич, преподнести тебе подарок от Ирины Васильевны.

С этими словами он вынул футляр и положил перед наследником. Тот сразу же с жадностью схватил подарок и поднял крышку. Изнутри на него глянули сразу четыре ручки и ряды разномастных перьев.

– А что же это только одна ручка с серебряной насечкой? – полюбопытствовал Николай.

– Прости, цесаревич. Времени недостало. То ведь златокузнец делал, не я. Мне же сообщили слишком поздно.

– Ну так и дарил бы одну.

Не сказать, что остальные три выглядели худо. Иван не просто выточил на токарном станке фигурные дубовые палочки и покрыл лаком, но, памятуя уроки труда в школе, еще и подчернил щепой, посадив несколько черных колец. Но да, не серебро. Тут крыть нечем.

– Я так рассудил, цесаревич, что коли тебе пришлись по нраву разные размеры перьев, то и иметь их надлежит в готовности к работе. Но не носить же несколько футляров. Вот я и подумал, что с одним набором будет куда как сподручнее.

– Хм. Дело говоришь. Тогда вот эту, понаряднее, я под тонкое перо буду пользовать, для письма, а остальные по мере надобности иметь под рукой. Спасибо. Достойный подарок.

– Не мне спасибо, цесаревич, Ирине Васильевне. Я бы не решился тебе преподносить дары.

– Но тетушке-то преподнес. Ладно об этом, – махнул рукой Николай, когда Иван покраснел до корней волос. – Тобой писано?

Иван посмотрел на разложенные цесаревичем бумаги и признал свои соображения относительно реформы налогообложения. Вот только что они делали здесь? Ирина же подняла его на смех и заявила, что коли уж даже по его расчетам казна получит только убыток, то и говорить тут не о чем.

– Мной, цесаревич. Только…

– Что «только»?

– То так, от скуки писалось. Хотел Ирину Васильевну поразвлечь.

А что такого. Кто знает, как воспримет эти записи наследник престола. А ну как крамолу какую углядит и потянет на лобное место? Тут ведь долго не рассусоливают. Умышлял против государственных устоев, так в лучшем случае иди на плаху. В худшем – сначала на дыбу, а потом все одно под топор палача. И хорошо как тебе просто отрубят голову.

В этот момент дверь скрипнула и в кабинет вошел полковник де Вержи. Вот так вот, просто, без доклада и не спрашивая разрешения, вошел к цесаревичу, как к себе домой. Нет, понятно, что воспитатель там, сподвижник и все такое. Но Николай не просто воспитанник и сержант бомбардирской роты, а голова всему Преображенскому.

– Хотел чего, Гастон? – подняв на него взгляд, вроде и доброжелательно, но в то же время твердо спросил Николай.

– Мы собирались подвести итоги учебного похода. Я закончил подсчеты и свел воедино цифры.

– А-а, помню. Но давай позже. Сейчас я иным занят. Так уж случилось. – Вроде и извиняется, а в то же время и не извиняется, вот так сразу не разберешь.

– Как скажешь, цесаревич.

Произнеся это, де Вержи подошел ко второму стулу напротив своего воспитанника и попытался присесть. Но неожиданно для себя натолкнулся на вопросительный взгляд Николая.

– Гастон, я знаю, ты имеешь привилегию входить без доклада. Но сейчас мне нужно переговорить с десятником. И если у тебя нет ничего срочного…

– Нет, Николай Дмитриевич. Совершенно ничего срочного. Просто я подумал, может, буду тебе полезен.

– Я знаю, что всегда и во всем могу на тебя положиться, Гастон. И обязательно тебя позову, если мне понадобится твоя помощь или совет. Но пока мы как-нибудь сами. Прости.

– Я все понимаю, – подавшись к двери, заверил француз.

Ага. Как же. Понимает он. А что же тогда акцент стал куда более выраженным, да во взгляде эдакий легкий блеск? Вот какого рожна Николай это творит? Ивану делать нечего, кроме как влезать в интриги вокруг царственных особ. Нет, ну ладно с Меншиковым. Оно как-то само получилось. Но тут-то прямая подстава со стороны цесаревича. Паразит малолетний. Ну какого было этого француза выставлять? Можно подумать, тут какие-то секреты. Или он все же что-то такое учудил с этими своими выкладками и плаха из видения очень даже может стать реальной?

– Да, Гастон, – остановил цесаревич полковника в дверях, – отбери самый лучший десяток преображенцев. Хочу устроить состязания со стрельцами и поглядеть, насколько они хороши. Как, десятник, не оробеют твои против моих орлов?

– Ну какие же они орлы, цесаревич. Они пока только птенцы желторотые из твоего гнезда. Но со временем обязательно превратятся в настоящую и грозную силу.

Ну а что такого. Рассыпься Иван тут бисером, это никак не поможет. Гастон и раньше неровно к нему дышал, теперь же и вовсе готов сожрать. А потому смысла ронять себя никакого. Лучше уж заручиться уважением Николая. Вот чувствовал Иван, что цесаревичу нужно, чтобы стрельцы утерли нос его преображенцам.

Зачем? Да кто же его знает. Он был уверен только в одном: его парням вполне по силам обставить этих потешных. С остальным придется разбираться по ходу. Одно радовало: коль скоро речь пошла о состязаниях, то дыба с плахой отменяются.

– Вот и глянем, как мы эту силу куем. Иди, Гастон. Через полчаса общий сбор и состязания, – приказал Николай.