– Да, я прочла там доклад об этике в науке в надежде устыдить своих коллег.

– И чем это кончилось?

– Тем, что меня тоже пытались затоптать, но меня спасла благосклонность великого шефа.

– А чем ты объясняешь его благосклонность?

– Ясно чем. Его надеждой вытравить тебя из моего сердца. Он не хочет меня потерять, но не может перенести, что кто-то из его круга продолжает с тобой водиться.

– После Берлинских дебатов я понял, что они решили стереть меня в порошок, и начал строить эту башню, – юнга показал на груду валунов, – она будет совершенно круглая, так что ничей злой дух не сможет спрятаться в углу. А пока я буду строить башню – всю своими руками, чтобы сюда не проникла ничья злая воля, это тоже средство против злых духов, – я напишу главную книгу своей жизни.

– Книгу? О чем?

– О путешествии по ночному морю. Она так и будет называться – Никея. Я соберу в ней все сны, символы и мифы и найду между ними настоящую связь.

– И ради этого ты бросил клинику и ушел из университета?

– Я ушел, потому что все хотели от меня избавиться. Я, осужденный и отвергнутый, стал для всех, как бельмо на глазу, даже для Эммы. Разве теперь можно сказать с гордостью: мой муж – Карл Густав Юнг? Только здесь, на этом крошечном островке, обтесывая твердый гранит, я знаю, кто я и зачем послан в этот мир… Я болен, Сабина, моя голова вздувается, как воздушный шар, ко мне по ночам являются морские чудовища, и я не знаю, это явь или сон.

Я протянула руки и прижала его голову к груди:

– Бедный, бедный мой юнга! А я рассчитывала, что ты мне поможешь!

– Какая помощь тебе нужна?

– Ты понимаешь, из-за войны меня выставили из Австрии и Германии.

– Что, началась война?

О боже, война идет уже больше месяца, а он об этом даже не знает!

– А я ведь предсказывал: ты помнишь мой сон про Европу, всю залитую кровью?

– Еще бы не помнить, конечно, помню!

– Но у тебя же есть муж!

– Моего мужа призвали в русскую армию и выслали из Германии! Он уехал в Россию, а я осталась одна с ребенком.

Ничего такого тогда еще не случилось: Павла призвали в русскую армию только через полгода, и он не смог отказаться, из страха, что его признают дезертиром. Он уехал, а я осталась одна с ребенком. Но хоть это случилось только в январе 1915 года, я увидела это уже тогда, в августе 1914-го: на острове юнги не было разницы между настоящим и будущим!

Стало вечереть, ветер усилился, в небе появились первые звезды.

– Фройляйн! – крикнул лодочник. – Скоро стемнеет, и ветер крепчает, нам пора возвращаться!

– Слушай, отпусти его и оставайся! Я завтра сам отвезу тебя в Цюрих.

– Я не могу – мне нужно забрать у чужой няньки свою маленькую дочку, я и так опоздала!

Но юнга не слушал меня, он схватил меня за плечи и потащил на берег:

– Оставайся, и мы поедем по ночному морю! Я нашел грот, из которого можно войти в подсознание. Мне не хватало только тебя, чтобы решиться спуститься туда!

– А где мои деньги, фройляйн? Я без денег не уеду! – завопил лодочник.

– Отдай ему деньги и оставайся!

– Не могу! Я оставила деньги в камере хранения на пристани – мне этот лодочник показался подозрительным. И я подумала – а вдруг он заберет деньги и сбросит меня в озеро?

– Зачем же ты его наняла?

– Затем, что никто другой не соглашался везти меня на твой остров!

– Никто не соглашался, а он согласился? Ты сама ему предложила, или он напросился?

– Как сказать? Он слышал, как я спрашивала, кто отвезет меня на этот остров, а когда никто не захотел, тогда он подошел и спросил, готова ли я заплатить…

Тут я смолкла, боясь назвать астрономическую сумму, которую он запросил. Деньги не заинтересовали юнгу.

– Все ясно. Деньги это просто предлог – его подослал Зиги.

– С чего ты взял? Откуда Зиги знал, что я собираюсь к тебе?

– Неужели непонятно? Он знал от Эммы! Да вон он, вон – видишь за облаком? Он часто пытается ко мне подкрасться, но ему это не удается. Вот он и решил попробовать через тебя.

– Юнга, что ты выдумываешь? Там никого нет, это просто отсвет от заходящего солнца.

– Нет-нет, это он, я недавно видел во сне тебя с ним, мы вместе бродили по пустыне, ты вела его за руку, а потом вы исчезли, и я не мог вас найти. Так что езжай скорей к дочке, пока он не подстроил тебе какую-нибудь пакость, – сказал юнга, отпустил меня и лег на песок. – А я один поеду по ночному морю к тому гроту, куда всасывается вода, и один войду в подсознание. Жаль, я мечтал войти туда с тобой.

Я наклонилась поцеловать его, но лодочник уже не закричал, а взвыл:

– Фройляйн! Сейчас же садитесь в лодку, если не хотите, чтобы мы попали в бурю и утонули!

Юнга вскочил с песка, прижал меня к груди, взял на руки и бережно отнес в лодку.

Всю дорогу я проплакала – мне не страшно было умереть вместе с юнгой в ночном море у входа в его таинственный грот, но я не могла оставить Ренату с чужими людьми. Во всем европейском мире не было ни одной родной души, которой я могла бы поручить заботу о своей несчастной девочке.

Когда поздно вечером я приехала наконец на виллу фрау Цвик, я нашла на столе письмо из клиники для слепых в Лозанне – они предлагали мне неполную ставку хирурга при условии, что я прибуду в Лозанну не позднее, чем завтра вечером. Я не хотела оставлять юнгу одного на пустынном острове, затерянном среди озера. Я вспомнила, что его руки были изранены до крови и несколько ногтей сорваны от работы с валунами, но я была уверена, что Эмма не оставит юнгу погибать на необитаемом острове. А мне нужно было мчаться в Лозанну – я не могла рисковать единственной предложенной мне работой, хотя и не представляла себе, как смогу работать хирургом – в своей жизни я не сделала ни одной операции. Но у меня не было выбора, мне нужно было зарабатывать, чтобы кормить свою дочку.

* * *

Сталина Столярова – Нью-Йорк, 2002 год

Я поставила точку и остановилась вдруг, как будто