— Селёдка, за мной! — и рыба послушно скакала за ней следом, ныряла в воду.

Они купались и плескались. Вода была чистой — пречистой, на дне сиял каждый камешек, золотые песчинки горели на солнце, словно чешуйки. Вдвоем прыгали через скакалку, потом Селёдка спряталась в кустах на краю какого‑то пустыря, где была помойка. Марго шла через густые заросли полыни и вдруг увидела Селёдку в яме деревянной уборной.

— Селёдка, ты что, сдурела? — возмутилась Марго и велела выползать из ямы.

— Не — а! — ответила рыба, помотав головой. На её лице была хитрая улыбка. Селёдка превратилась в самолёт. Марго оказалась в нём в нём.

— Сон‑то хороший, к деньгам, — подумала во сне профессорша, владевшая собственной наукой онейрокритики.

Проснувшись, она зевнула, выглянула в иллюминатор. Самолёт летел уже над архипелагом, объявили о скором приземлении. Марго пристегнула ремень безопасности. Под крылом, внизу, вспыхивали в лучах солнца зеленеющие молодыми побегами рисовые чеки, заполненные водой; в них отражались синее небо, облака и самолёт.

— Ну, вот! — вздохнула Марго, пытаясь сдержать внезапное волнение…

Она вспомнила сон в метро, когда ехала на встречу с Исидой из общежития университета Кокугаку — дайгаку. Всю дорогу на её языке, будто камешки, перекатывались слова:

— Ocha‑no‑mizu‑no‑eki‑ni norikae»;.

В аэропорту на таможенном досмотре она умудрилась забыть паспорт. И сейчас Марго была настороже, боясь пропустить по рассеянности свою станцию. Она исподтишка наблюдала за лицами пассажиров. У всех были плотно сжатые губы и прищуренные глаза. «Какие бесстрастные! — удивлялась Марго. — Какие у всех ухоженные и свеженькие лица! Сияют, как стёклышки…»

Она достала из сумочки зеркало, пересчитала морщинки, убедилась в наличии искусственной мушки, мизинцем поправила отвисшую ресничку, попробовала губами помаду и в довершение всего дала себе поручение не забывать улыбаться при случае таким образом, чтобы не морщинить своего лица.

В Токио она добралась на «Синкансэн» уже к вечеру, когда вечерело; вышла на станции Сибуя. Никто не встречал. Была суббота. Она позвонила в офис из автомата. Долгие, протяжные, отчаянные гудки. Вязкие, зыбучие. Трубку никто не брал. Вот незадача! Пришлось самой потратиться на такси. К этому часу она уже изрядно проголодалась, хотелось перекусить, хотя бы какое‑нибудь обэнто.

С чемоданом она кое‑как дотащилась до стеклянных дверей главного офиса университета. Как назло, дверь была заперта.

— Ну, вот! Её русское профессорское нищенство прибыло своим ходом! — фыркнула Марго.

Она села на чемодан, осмотрелась: здание архитектуры колониального периода, скрытое сумерками, имело болотисто — мшистый цвет. Вдруг за спиной послышались спасительные шаги. Слава Богу!

Это была огненно — рыжая, подвижная дама в брючном костюме. «Из наших», — с удовлетворением отметила Марго еврейскую внешность дамы. Она бегло говорила по — японски, но с французским акцентом; приехала из Швейцарии, из Лозаннского университета, где работала на факультете восточных цивилизаций. Имя её было довольно известно в учёных кругах, и Марго тотчас забыла о том, что надо лишь слегка напрягать в улыбке мышцы лица. Она объяснила ситуацию.

— В офисе должен быть сторож, — уверенно сказала дама.

Они настойчиво постучали. Вскоре из глубины коридора появился заспанный старик с накинутым на плечи кителем. Он сказал, что в здании никого нет, однако позволил воспользоваться телефоном. Вежливо похлопотав над проблемами русской дамы, швейцарка удалилась по своим делам.

Марго дозвонилась до курирующего её профессора. Он не ждал её в этот день, отложил встречу до понедельника — и, не вникая в ситуацию, предложил переночевать в гостинице. «В какой гостинице? Где я буду её искать, эту гостиницу, на ночь‑то глядя? Я же потеряюсь… — лихорадочно соображала Марго. — Ох, уж эти японцы!» Кроме того, её не «прельщала» ещё одна незапланированная трата спонсорских денег, которые она рассчитывала на что‑нибудь полезное.

— Ну, я не знаю… — почти хныча, произнесла она.

В конце концов, договорились, и сторож проводил её в комнату для профессорского контингента.

— Боже! — воскликнула Марго. — Какой бедлам!

Постель была смята, на столе стояли пустая бутылка из‑под виски и три стакана; на донышке одного из них застыла жёлтая прозрачная жидкость; стеклянная пепельница набита смятыми окурками; на стеллажах с книгами — бутылки из‑под виски. Старик охнул, извинился, приговаривая:

— Грязно, грязно! — и стал проворно прибирать, оттеснив Марго.

Вскоре он исчез и появился снова с постельным бельём. Марго осталась одна со своей усталостью и внезапным отчаянием. Её мысль кружилась вокруг Ореста, как божья коровка, благополучно пережившая зиму, вокруг голой лампочки; потом она вспомнила, что проголодалась, и это чувство победило все остальные.

Только неделю спустя она позвонила Исиде, назначили встречу…

Шёл дождь, такой мелкий… «Казалось, будто бедному дождю было скучно проливаться — всюду бетон и асфальт». Марго вышла на станции Акихабара, перепутала выход. Её опять никто не встречал. Она посмотрела на часы, разволновалась, бросилась к телефону, всунула в щель автомата телефонную карточку. Трубку никто не поднимал, долгие гудки. Её волнение усилилось. Дождь тоже припустил. Мысли, импульсивные, как удары сердца, бились жилками на висках.

— Ну, что же это ты, моя девочка, дурёха, совсем, что ли? Ну, соберись с духом! Она придёт, да, придёт, конечно!.. — приговаривала Марго почти вслух.

Под наплывом новых впечатлений стёрлись прежние обиды. Она пожалела, что когда‑то посылала вслед Оресту мелкие женские проклятия и желала ему изысканной мести — превратить в какую‑нибудь собачонку. Всё это ушло, хотя что‑то ещё продолжало царапать сердце кошачьим коготком. Она стояла на краю ступеньки, автомобили мчались по автостраде в два яруса, пешеходы сновали мимо, стряхивая капли дождя с зонтиков. Вдруг кто‑то обратился к ней.

Всё тот же нищий, или северокорейский шпион, прикидывающийся городским сумасшедшим, вырос перед ней и бесцеремонно предложил подержать своего мокрого, худого чёрного пса за поводок. На счастье, вскоре подошла Исида и спасла её от назойливого бродяги. Исида назвала Марго по имени, представилась. Пока они говорили, собака тыкалась влажным, холодным носом в икры, лезла под подол, обнюхивала женщин. Её хвост выказывал дружелюбие. Исида предложила Марго пройти на такси, на котором только что подъехала.

Старик мутным взглядом проводил женщин, нервно дернул за поводок, обратился к собаке:

— Никто не желает тебя, никому ты не нужен. И мне тоже ты не нужен, ешь много, съедаешь всю мою пиццу. Вчера вот тоже, скажи, зачем поднял лай? Соседи прогонят меня из‑за тебя, а другие кварталы заняты! Я тебя предупреждал, отдам в живодёрню, а лучше продам в корейский ресторан. И то выгодно, там накормят хоть… Как хочется горячего супчика, кэдзян, ах, кэдзян! Может быть, меня угостят, а? Что ты думаешь, Чернявый? Хороших псов на улицу не выгоняют, а из глупых собак получается вкусный — превкусный суп, не зря ведь говорится: «собака бывает или умной, или вкусной»…