они находятся определенно вне меня, так что я, чтобы объяснить их, предпочел бы выдвигать все возможные теории, которые соответствуют нашим познаниям о природе, чем признать, что они основаны только лишь на воображении. Так, я пришел к мысли о беспроволочном телеграфе. Вы наверняка знаете о нем. Конечно, я понимаю, что все мои предположения бессмысленны, и что речь идет о галлюцинациях. Что касается галлюцинаций, то я знаю средство заставить голоса замолчать. Это происходит, если я отвлекаю внимание. В таких случаях я обычно читаю “Отче наш”. Я могу отвлечь себя говорением, я просто должен нарушить тишину». «Как я уже говорил, я примирился со своей судьбой. Я знаю, что меня не успокоит никакое объяснение. Подобные вещи необъяснимы. Поэтому я не заставляю себя искать объяснения. Это значит, что сейчас мне нужно заставлять себя делать это».

Одна «попытка объяснения» была связана с аудиенцией у министра императорского дома фон У., которой он добивался, чтобы заявить о том, что он подвергается преследованиям. Эти идеи возникли вследствие злоупотребления морфием. Он считал, что кайзер или министр фон У. каким-то образом заинтересованы в том, чтобы состояние его здоровья улучшилось, возможно, сочувствуют ему, а может, хотят наказать его в воспитательных целях. «Я не знаю, как это лучше выразить, но я приписываю голосам положительное влияние, несмотря на то, что они часто внушали мне страх».

Несколько недель спустя он объявил о своей готовности к дальнейшему исследованию. Он еще раз откровенно признает, что 5 лет назад у него был острый психоз, объективно описанный выше. Из него постепенно развилось его теперешнее состояние, в котором он слышит голоса. В первой фазе он первые четыре дня испытывал живейшие оптические явления. Позднее он смог представить себе все еще более отчетливо, например, целую шахматную доску с фигурами для игры вслепую. Теперь, к сожалению, наблюдать подобное он уже не может. В течение четырех дней он видел церковные кладбища, открытые могилы, видел «ужасные события», в императорских склепах общался с живыми мумиями. Крыша склепа разверзлась, он увидел каменные руины, звездное небо. О дальнейших подробностях он говорить не захотел. Видения сексуального характера испытывал лишь однажды. Иногда не узнавал окружающие предметы, например, шкаф принимал за постовую будку, откуда за ним наблюдали. Однажды он по собственной воле захотел вновь увидеть императорские склепы и был уже близок к этому, но вдруг раздался возглас «Браво!», всегда означавший, что он находился на ложном пути. После этого свои попытки он прекратил. В первое время, когда он начал слышать голоса, он был возбужден и взволнован, полагая, что их слышат все. Поэтому он требовал от врача снотворное.

О голосах он говорит, что в них сперва не было смысла, они лишь повторяли бессвязные вещи. Со времени упомянутой аудиенции голоса стали осмысленными. «Они произносили все так же достоверно, как и Ваш голос, так же реально». Можно было различить пять или шесть голосов, среди них женский голос. Они приходили извне, были всегда устойчиво локализованы в пространстве, или, особенно часто, где-то под крышкой черепной коробки. Они раздавались в разных местах.

Голоса отдавали ему приказы, и он был вынужден подчиняться им. В начале психоза у него было состояние слабости, он чувствовал себя вялым, мог двигаться лишь с трудом. Голоса приказывали: правую ногу вынести вперед на полметра, опустить пальцы правой ноги вниз и т. д. Он должен был проделывать это, и оказалось, что, подчиняясь этим полезным приказам, он улучшил свое состояние.

Голоса говорили чрезвычайно энергично. За ними стояла какая-то личность, которую он не отождествлял с собой, что еще более убеждало его в реальности голоса.

Голоса в течение лет становились реже и тише. Они прекратили приказывать. Теперь он может их слышать, если особо прислушивается. Он слышал голоса птиц во время прогулок. Птицы щебетали слова, это было словно в сказке. Он был счастлив прежде всего потому, что все, что ни говорилось, было связано с хорошим к нему отношением. Он чувствовал себя среди друзей. Каждый шум автомобиля или железной дороги казался ему голосом. Он полагал, что все шумы и щебет птиц имели влияние на головной мозг. Штраус еще раз говорит о том, что чтение «Отче наш» отвлекало его. После двукратного чтения молитвы голоса обычно исчезали. При этом любая религиозность ему не свойственна. Если бы он произносил строки из «Илиады», это имело бы тот же эффект.

Часто он не мог сомневаться в реальности голосов при их достоверности. В словах был смысл. Сам бы он никогда не смог так сказать. Он думал о том, что раньше учил в гимназии о волнах Герца, возможно, что подобным образом однажды будет произведено влияние на мысли человека против его воли. Кортиев орган приспособлен для приема таких колебаний. Он не мог отделаться от мысли, что что-либо подобное существует и что он подвергается подобным влияниям. Как это происходит, может знать только изобретатель.

С другой стороны, он видит, что голоса становятся реже и тише. Он предполагает, они, возможно, исчезнут совсем, и это, скорее, говорит о том, что имело место заболевание. Все же нужно признать, если такие вещи и можно прочесть в каждом учебнике по психиатрии, то это не поможет избавиться от голосов. «Если бы Гете говорил о беспроволочном телеграфе, то его тоже посчитали бы сумасшедшим». Иногда он даже убежден, что за этими голосами нет реальности. Но теперь он снова и снова сомневается в этом. «Иногда я преодолеваю это, но затем все же не могу считать голоса галлюцинациями. Надеюсь, что мне удастся это преодолеть».

Влияние на тело никогда не производилось, хотя раньше он подобным образом объяснял ишиас.

В поведении мужчины нет никаких странностей. Он любезен, говорит отчетливо, понятно. Манера выражать свои мысли свидетельствует об интеллекте и образованности. Он очень чувствителен, и когда ему задают вопросы о содержании его галлюцинаций, отвечает очень сдержанно. Он стесняется быть объектом наблюдения.

Этот случай показывает нам, как трудно, даже умному и образованному человеку, находящемуся в ясном сознании и способному к размышлениям, рассматривать подобные феномены как чисто ложные восприятия. Личность врача, насколько можно судить, полностью интактна. Последние годы он был ассистентом в лечебном учреждении. Его мышление не отличается от мышления здорового человека. Он ведет себя — не в начальной стадии острого психоза, но в последние годы — нередко как наблюдатель и естествоиспытатель по отношению к феноменам. Он знает, что у него был психоз, он перечисляет основания, которые с преимущественной вероятностью говорят за то, что он переживал