Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава XXVI. Убийства не заботили Красный крест
В весенние дни 1945 г. крематорий действовал вовсю. Его печи не знали отдыха. Две трубы беспрерывно извергали тучи темно-серого дыма, который наполнял наши легкие.
В нижнем лагере лежали сотни чахоточных, сыпно-тифозных, а также больных скарлатиной узниц, лишенных элементарной медицинской помощи. В лагере свирепствовал голод. Смерть буквально косила людей.
Однажды сквозь паутину колючей проволоки мы увидели нечто, поразившее нас. За высокой стеной старого лагеря Равенсбрюк остановились три роскошных комфортабельных автобуса. Их теплая окраска светло-кремового цвета резко контрастировала с неприветливо-хмурой серой стеной и черной колючей проволокой. Словно невеста в белом платье спустилась в мрачный подвал. Мы глядели на автобусы широко раскрытыми глазами. В невероятной грязи, в этом прямо-таки адском кошмаре нам показалось, что это мираж.
* * *
Однако это была реальная действительность!
В лагере началась новая селекция. На этот раз фашистские тюремщики отбирали молодых и здоровых, в первую очередь француженок. Надо было видеть взволнованные лица узниц! Почему молодых и здоровых? Что хотят с ними делать? Почему француженок? Некоторые француженки даже попрятались, чтобы избежать гибели. Но вот другая женщина принесла ошеломляющую новость. Будто бы те роскошные автобусы принадлежат Международному Красному Кресту, который освободит узниц? Это было слишком фантастично и неправдоподобно. Чтобы нацисты вдруг стали такими гуманными?! Хоть они и оказались на краю гибели, но под конец обязательно придумают какую-нибудь пакость.
Но через несколько дней нам все же пришлось поверить. Чистые, светлые, комфортабельные автобусы действительно принадлежали Международному Красному Кресту. Они в самом деле увозили француженок, голландок, норвежек. Мы были свидетелями, как в один автобус село всего лишь восемь норвежек. Разве это гуманно со стороны Международного Красного Креста! Угнать огромный автобус, посадив всего лишь восемь женщин! Нет, автобус сейчас вернется. Ведь он может взять еще сорок – пятьдесят человек, и даже больше. Каждая женщина с радостью бы потеснилась, лишь бы на свободу вырвалось побольше узниц. Но автобус не повернул обратно, он уехал.
Разгорелись споры! Почему нацисты позволяют уезжать только молодым и здоровым женщинам? По какой причине Международный Красный Крест не увозит также старых и больных, обреченных в лагере на верную смерть? Если бы этим женщинам оказать медицинскую помощь, они могли бы еще жить! Я была свидетельницей того, как заключенная-врач Здена Недведова спросила руководителя экспедиции Международного Красного Креста, почему они увозят только гражданок западных стран и не берут русских, украинок, чешек, югославок? Руководитель ответил коротко и ясно: «Потому что нам так приказано».
С апреля 1945 г. фашисты начали расформировывать концентрационный лагерь Равенсбрюк. Часть узниц – исключительно из западных стран – увозил в своих автобусах Международный Красный Крест. Других нацисты отправляли в Укермарк на смерть. Некоторые партии тюремщики увозили из лагеря в неизвестном направлении. По ночам эсэсовцы и эсэсовки с собаками внезапно врывались в бараки, будили женщин и приказывали им быстро собираться в дорогу. Той же ночью их увозили.
Когда утром 14 апреля 1945 г. нас вели на работу, мы увидели, что лагерь у «Сименса» заселен узниками-мужчинами. Этот лагерь был отгорожен лишь колючей проволокой, и сквозь нее мы могли видеть, что там творится. Эсэсовки хотя и кричали на нас, запрещая поворачивать головы в сторону мужского лагеря, но уследить за двумя тысячами пар глаз было слишком трудно.
Заключенные-мужчины были совершенно обессилены от голода. Кроме того, они прошли многокилометровый путь. В то утро, когда прибыла партия заключенных-муж-чин, вольнонаемные рабочие «Сименса» шли на работу. В нашем цехе был рабочий Нейман. Как только нас привели, он прибежал на склад к Марте и, волнуясь, рассказал, что собственными глазами видел, как эсэсовцы хладнокровно пристреливали заключенных, которые не могли уже идти. Услыхав это, я сказала: «Теперь вы знаете, на что способны фашисты. Когда мы вам рассказывали о том, что они вытворяют в женском лагере, вы не верили. Сегодня вы убедились сами».
– Это СС, – возразил Нейман.
– Но ведь они члены вашей партии, которая за такую деятельность награждает, – ответила я.
Нейман не смог ничего возразить и молча отошел.
Мужчин в лагере все время держали под открытым небом, потому что не хватало бараков. Люди страшно истощали. Кожа да кости. Заключенные едва держались на ногах. Надсмотрщики направо и налево били узников палками. Среди надсмотрщиков были типы, говорившие по-чешски. Мы начали на них кричать, требуя, чтобы они перестали тиранить людей, напомнив, что их не минует возмездие. Наши угрозы подействовали.
В тот день, когда мужчин пригнали в лагерь, их совсем не кормили. На другой день дали турнепс. Мы наблюдали страшную кровавую драку изголодавшихся заключенных. В результате никто до еды не добрался, а на земле около опрокинутых котлов остались мертвые тела. Их затем выносили за проволочную ограду и складывали в штабель, как дрова. От чешского надсмотрщика мы узнали, что в лагере около трех тысяч мужчин, а мисок для пищи – всего лишь тридцать штук!
Ежедневно мы были свидетельницами кошмарных сцен в мужском лагере. Хоть бы скорее пришла Советская Армия и положила конец зверству нацистов! Они продолжали свирепствовать, не желая поверить в близость краха, как будто Советская Армия и не находилась на подступах к Берлину. В апрельские дни 1945 г. даже вольнонаемные «Сименса» все еще уповали на победу Германии, ожидая чудодейственного оружия, обещанного Гитлером и Геббельсом. Нейман от нас не таился: он все чаще говорил о «вервольфах»[54], о том, что каждый немец до конца обязан оборонять третью империю любыми средствами.
20 апреля мастер приказал Марте Райхловой и мне упаковать все заготовки и как можно быстрее отправить. Мы пришли в цех и договорились затянуть отправку. Пакуя заготовку, вдруг кто-то «вспоминал», что в пакет нужно положить еще одну деталь. Тогда все распечатывали и, не торопясь, начинали снова упаковывать. Каждую минуту прибегал мастер и ругался, что мы слишком медленно работаем. Марта пререкалась с ним. Тогда он прислал к нам надзирательницу. Под ее наблюдением мы стали работать быстрее: запаковывали, потом все развязывали, затем опять упаковывали и так с каждой вещью проделывали три-четыре раза. На замечания надзирательницы Марта наговаривала ей столько всякой всячины, что та