– Ты уж поведай нам, кого в госпожи нам даешь, – добавил Славигость, глянув мельком на Ельгу, будто сравнивая ее с новой княгиней. – Всей земле Полянской она ведь будет как мать.

– Она и мне почти как мать, – Ингер улыбнулся. – Моя мать мне жизнь дала, а Эйфрида Прекрасная – сохранила. Не будь ее, меня бы в живых уж не было, не дождалась бы земля Полянская меня.

– Как это? – удивились бояре.

Ингер стал рассказывать о поездке к Стремиславу в Плесков, о своей болезни, пришедшей к нему белой уточкой у камня, о том, как явилась неведомая дева и за три дня и три ночи вылечила его отваром трех белых цветков.

– А как ехал я назад через брод, где Грач живет, так и понял: в этой деве – жизнь моя, мне ее суденицы послали. Тогда и объявил Грачу: прошу дочь в водимые жены. И чему я буду владыкой, тому и она будет полной госпожой, – закончил Ингер, снова взяв руку сидящей рядом с ним молодой жены.

При этих словах мягкий голос его стал тверже и приобрел повелительную силу. Очень ясно он дал понять: все, что принадлежит ему, принадлежит и Эйфриде.

– Пусть не сомневается земля Полянская, – добавил Ивор. У княжеского кормильца вид был не очень довольный – он прекрасно понимал недоумение киян, – но он сам смирился с этим странным браком и был вынужден призывать к тому же других. – Княгиня наша молодая хоть и роду бесславного, безвестного, однако силой и мудростью ведовской наделена удивительной. Бабка ее была Плескове знатная ведунья, всеми почитаемая, и мать ее тоже… знающая женщина и уважаемая. Князю она жизнь спасла, так и для вас сумеет раздобыть милость богов, изобилие и всяческое благо.

Стало тихо: кияне осмысливали услышанное. Вместо девы княжеского или боярского рода им предлагают в госпожи дочь перевозчика и знахарки? Переглядываясь, они недоуменно двигали бровями. Никто бы не удивился, привези молодой князь три-четыре хоти. Но весь вид Эйфриды, ее богатый наряд, обращение с ней Ингера означало, что это его законная супруга.

Но как простолюдинка может быть полноправной женой князя? Так не водится, сказал бы каждый.

– Это, отцы, как в сказании, – добавил Ивор. – Знают у вас сказы о том, как изловил молодец лебедь белую, а она девой красной обернулась? Никто ж у той девы не спрашивал, кто ей отец, да кто дед, да с кем в родстве. Такая и нам лебедь богами послана. Видели бы вы, как я видел, тяжкую хворь, что на князя нашего водяницы наслали, – не сомневались бы.

Кияне помалкивали в смущении. Даже Ельга не находила, что сказать, но в лице невестки видела подтверждение Иворовых слов. Та сидела рядом с мужем невозмутимо, опустив глаза, но если поднимала их, то по гриднице словно веяло прохладным ветерком. В этой молодой женщине таилась некая особая сила – будучи и сама носительницей такой силы, Ельга видела ее. Только сила та была иной природы, нежели у нее самой.

– И ты взял ее в жены… полным обычаем? – Славигость обратился к Ингеру.

– Из родного дома она отпущена по обычаю, в мой дом, к моим чурам, принята по закону. И перед чурами моими, перед очагом отца моего и деда я дал ей имя моей матери. Ныне она – рода моего часть неотделимая, как я сам.

– А как твоей матери имя было? – Доброст наклонился к нему.

– Как и брата ее, киевского князя. Ельга ее звали.

Невольно все посмотрели на Ельгу, свою княжну. А той кровь бросилась в лицо, даже уши загорелись.

Она понимала, почему Ингер так поступил. Знатная женщина получает имя кого-то из собственных предков и сохраняет его, входя в род мужа, как свой родовой стяг и оберег. Но для незнатной женщины не было другого пути к княжьему столу, кроме как принять имя кого-то из родичей мужа и тем утвердиться как своя в его доме.

Мать Ингера, сестру Ельга киевского, звали Ельгой – об этом его дочь знала с детства. Ингер выбрал его, как самое сильное из женских имен, известных ему. Но той, что получила это имя от отца, в честь своей кровной ближайшей родственницы, казалось невыносимо делить его с дочерью какого-то варяга-перевозчика! С нее как будто сняли, чтобы отдать другой, не одежду даже, а собственную кожу.

«Это имя означает «священная», «посвященная богам», – вспомнилось, что говорил ей отец много лет назад. – До нас с тобой его носили многие славные люди из рода Инглингов… Только потомки Инглингов и Скъёльдунгов имеют право на это имя, потому что в их жилах течет кровь Одина и его божественных сыновей. Это высокая честь, недоступная низкородным, но и нелегкая обязанность…»

– У нас есть уже госпожа Ельга, – Славигость посмотрел на нее. – Ельга-Поляница, Ельгова дочь.

– А теперь будет и другая госпожа, над всеми первая, – невозмутимо продолжил Ингер. – Ельга-Эйфрида, княгиня моя.

Впервые за последние нелегкие месяцы Ельга не нашла слов и сидела молча, опустив глаза и глубоко дыша. Раньше ей мнилось, что трудно принимать деревских послов или судить тяжбы. Но сейчас это все казалось мелочью. Самое трудное, похоже, у нее впереди.

Еще утром она жалела, что Свен уехал и не сможет принять нового князя вместе с ней. Теперь она этому радовалась. Уж он бы не стерпел такого поношения, видя, как имя его сестры – знак ее чести и достоинства – вручили какой-то низкородной чужачке. Ишь ты, лебедь белая!

И эта залетная лебедь отныне будет над ними госпожой.

⁂

До Чернигова оставался один переход. Свен столько раз проделывал этот путь, с отцом или сам возглавляя дружину, что знал здесь каждую весь у Днепра и Десны. Вдоль этого пути тянулись еще Ельгом выстроенные погосты – дома для ночевок дружины. Там и останавливались, привязав лодьи и выставив дозорных. Хоть эта земля и считалась давным-давно своей, осторожность никогда не бывает лишней.

Разговор в Чернигове Свену предстоял сложный – немногим легче, чем был в Малине. Воевода Вальдрик, хоть и принадлежал к подчиненным Киеву варяжским вождям и в свой город попал по воле Ельга киевского, был человеком непростым. Ходили слухи, будто в молодые годы он был «морским конунгом» и что его дважды вешали, но оба раза он каким-то образом оставался в живых. Лет сорока с небольшим, невысокий, жилистый, бойкий и разговорчивый, Вальдрик обладал железной волей, неукротимой отвагой и сильным честолюбием. В Чернигове, на рубежах с воинственными северянами и непокорными, упрямыми в своей замкнутости радимичами, требовался именно такой человек, но управлять им было нелегко. Мудрому и могучему Ельгу это удавалось, но удастся ли Свену? При всей своей уверенности тот понимал: Вальдрику будет не очень-то приятно признать новым господином парня на двадцать лет моложе себя и к тому же сына рабыни. Чтобы склонить его на свою сторону, потребуются очень сильные средства.

Но если он сумеет подчинить Вальдрика, то его положение нового господина руси будет признано всеми.

«Если Вальдрик заупрямится, постарайся намекнуть ему… ну, на меня, – говорила Свену Ельга, когда они обсуждали эту поездку. – Что если он тебя поддержит, то, может быть, получит меня в жены. Только не обещай прямо! Говори, что это будут решать старейшины и вече, но что ты был бы рад приобрести такого надежного родича… Понимаешь?»