Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако это оказалась не бездетная пара средних лет. Это был сосед с «хвостиком», благоухающий терпентином и масляной краской. Они виделись каждый день с тех пор, как Винсент приступил к работе, но не сказали друг другу ни слова. Сейчас они в последний раз молча обменялись кивками.
Фургон Винсента стоял, как обычно, на парковке жилищного кооператива. Подойдя ближе, Винсент увидел, что к капоту привалился мужчина. Лет сорока. Кожаная куртка, джинсы. И лицо, которое он узнал, хотя не видел его больше шести лет.
– Привет, Винсент. Я тебе звонил. Ты не отвечал. Так что я решил – приеду-ка сюда сам.
Джон Бронкс.
Полицейский, выслеживавший банковских грабителей, которые получили прозвище «Военная банда».
– Я не отвечаю на звонки с незнакомых номеров. И ты изгадил мою машину.
– Ничего страшного. Ты все равно на ней сейчас никуда не поедешь. Ты поедешь со мной.
– Никуда я с тобой не поеду. Я свое отсидел. И с тех пор преступлений не совершал. Вы это знаете. По крайней мере, твоей коллеге, которая крутилась тут и вынюхивала насчет алиби, это точно известно.
Бронкс похлопал по фургону.
– Значит, работаешь?
– Да.
– Дела хорошо идут? У тебя? У фирмы?
Он снова постучал по жестяному кузову – на этот раз точнехонько по логотипу «В-СТРОЙ».
– Ну.
– В таком случае почему тебе так хочется, чтобы мы приехали за тобой при полном полицейском параде, на полицейских машинах? Твои клиенты знают твою историю?
Сволочь.
Оставь меня в покое.
Ему хотелось выкрикнуть это. Сесть в машину, резко сдать назад и переехать этого гада. Бронкс угрожал сделать как раз то единственное, что абсолютно недопустимо при работе, которая строится на рекомендациях. Владельцы квартиры наверняка полюбопытствуют, с кем он разговаривает и что вообще происходит.
– Слушай, так не пойдет. Какого черта тебе надо?
– Об этом ты должен был узнать еще в тюрьме. О том, что иногда приходится садиться в машину с полицейской рацией и отвечать на вопросы. Рутина. Поинтересуйся хотя бы у тех, кто тоже отбывал срок.
Сдать назад, переехать его, потом – еще раз вперед, потом – опять назад.
– Так в чем дело?
– Поговорим в машине.
– Нет. В чем дело?
– В твоем брате. Лео.
С учетом той сцены, которая может случиться завтра, прямо во время формальной передачи ключей и окончательного расчета, – это совсем не здорово.
– Я только сначала позвоню.
Винсент сделал шаг от машины и набрал один из забитых в память номеров.
– Эй, брату не звонить. Иначе окажешься соучастником преступления – ты же это понимаешь, да?
Винсент поднес мобильный телефон к лицу Бронкса, чтобы тот прочитал на дисплее слово «МАМА».
– Это тоже преступление?
Он отвернулся, дождался соединения, понизил голос.
– Мама?
– Да?
– По-моему, я не смогу сегодня приехать к тебе на ужин.
– Тебя не будет? Почему, Винсент?
– Извини.
– Но я ведь сказала, что Лео не приедет. Что будет, не как в прошлый раз на обеде. Что я все понимаю и будем только мы с тобой.
Еще шаг в сторону; теперь он шептал.
– Мама, тут дела… не очень.
Она медлила с ответом. Может, не расслышала.
– Слушай, мама, тут это…
– Что? Винсент, что там опять за дела не очень?
– Я… стою рядом с полицейским. Возле дома, где я работаю. Поэтому я не смогу приехать. Он хочет забрать меня на допрос.
– Что еще за полицейский?
– Который расследовал ограбления.
Она снова помедлила. Он слышал ее дыхание, понимал, что она разволновалась.
– Ничего не понимаю. Ты ведь сделал все, что требовалось. Выплатил компенсацию, отсидел срок. Они должны… должны оставить тебя в покое!
– Дело не во мне.
Теперь – его дыхание, он колебался.
– Дело в Лео.
Огромный пассажирский паром спокойно стоял на воде у нового причала в Вэртахамнене. Четыре часа до отплытия. Три часа – до того, как они смогут взойти на борт и на верхней палубе шагнуть в свою каюту-люкс, чтобы расслабленно наблюдать за тем, как остается позади Балтийское море. Оставшееся время они проведут в гостинице, расположенной всего в двухстах метрах отсюда; и вот они уже затормозили перед ней. У пустой в послеобеденное время стойки администратора они получили ключи от номера и пошли к лифту. Как чудесно было оказаться вместе в пространстве кабины, напоминавшей тесную камеру, где они планировали налет; они поднимались наверх в окружении четырех дорожных сумок, нагруженных купюрами, и чувствовали голод.
Машина свернула на перекрестке направо – на Фридхемсплан, на Дроттнингхольмсвеген. Не налево, к полицейскому кварталу Крунуберг, как ей следовало.
– Куда мы едем, а?
– Я же сказал. Ответишь на несколько вопросов.
Винсент обернулся, чтобы лучше видеть: он в первый раз сидел на переднем сиденье полицейской машины и в первый раз мог тут свободно двигаться. Прежде он всегда сидел сзади и притом в наручниках.
Но ощущение было такое же гадостное, ощущение чего-то неправильного.
– Верно. Ты собирался допросить меня. В полицейском управлении.
Бронкс пожал плечами. Пожал плечами, сволочь.
– Может быть, ты не в курсе, но там сегодня кое-что произошло. Там огорожено, и все на ушах стоят.
– И? Конечно, я слышал по радио. Но мы же едем из города!
– Да, мы едем из города.
Винсент завертел головой по сторонам, когда где-то за Торильдсплан они свернули на Эссингеледен, шоссе, ведущее на юг.
– По-моему, ты темнишь. Что я сделал-то? Скажи! Я смогу ответить тебе напрямую! Потому что я веду дневник, каждый свой час записываю. Мое условно-досрочное кончится меньше чем через месяц. Я и дальше буду все записывать, чтобы вы меня никогда не достали.
Он повернулся к Бронксу – неразговорчивому полицейскому, который, с тех пор как они покинули здание со свежеотремонтированной квартирой, сидя на водительском месте, не отрываясь смотрел вперед.
– Это хорошо, Винсент. Это очень умно.
Когда они выехали из первого туннеля, он прибавил скорость.
– Но это тебе сейчас ни фига не поможет. Потому что речь пойдет о тех преступлениях, которые ты совершил задолго до того, как начал вести свой дневник.