и другая: снятый с близкого расстояния значительно меньший объект. Текст гласил:

Элиса сняла абажур и направила свет в нужное ей место, лампа накаливания была слишком яркой, надо бы сорок ватт, не шестьдесят. Нож на снимке напомнил ей случай в детстве, когда они после нескольких часов рыбной ловли выудили одного-единственного окуня.

Не этим ли ножом Сэм Ларсен совершил убийство?

И почему? Как он связан с жертвой, а также с пострадавшей по имени Гунилла Бронкс?

Отчет судмедэксперта был значительно тоньше – семь страниц.

Прямую речь патологоанатома дополняли иллюстрации с пояснениями.

Рассказ об убийце, который снова и снова повторял смерть.

Что в жертве привело Сэма Ларсена в такое исступленное состояние?

Полный текст приговора оказался изрядно длинным, двести тридцать страниц, и Элиса перескочила через него; ей пока хватало прочитанного в кабинете короткого резюме. А вот предварительное расследование, почти такое же толстое, могло содержать больше ответов. Элисе не пришлось читать дальше первых страниц – где была запись некоего звонка в службу спасения, – чтобы самая, может быть, поразительная неделя в ее полицейской жизни стала еще невероятнее. Элиса нашла наконец ответ на вопрос, почему ее ближайший коллега последовательно нарушал полицейский кодекс чести: лгал и сознательно затруднял их совместное расследование.

– Здравствуйте, меня зовут Джон Бронкс. Я хочу сообщить об убийстве.

Два звонка почти одновременно поступили об одном и том же инциденте – один от пострадавшей, Гуниллы Эвы Бронкс, из соседнего дома, куда она сбежала. Второй – непосредственно с места убийства, от мальчика, которому еще не исполнилось шестнадцати.

– Понятно. Я помогу тебе. С какого номера ты звонишь?

– Ноль-один-семь-восемь. Потом восемь-четыре-ноль-восемь-четыре.

– Ты уверен, что этот человек мертв?

– Да. Вся кровать в крови.

– Ты знаешь, кто убит?

– Мой папа.

Элиса на мгновение оторвалась от кипы бумаг.

Она вдруг увидела то, что ей не давалось в Бронксе.

Нейтральный взгляд, который удерживал насилие на расстоянии. Глаза, голос и жесты следователя не отражали того, с чем он работал каждый день.

В эту минуту она поняла.

Бронкс решил для себя, что никогда больше не подпустит к себе насилие и жестокость.

– Ты один?

– Мама убежала к соседке. А старший брат где-то здесь. Это он воткнул в него нож. Несколько раз.

– Слушай меня, Джон. Я хочу, чтобы ты сейчас же бежал к соседке. И подождал там, пока приедет полиция.

– Мне больше не надо прятаться. Папа мертв.

Но ему это не удалось.

Насилие приходило к нему.

Догоняло его.

Закрыв папку с материалами предварительного расследования, Элиса вернула ее в архивную коробку – вместе с приговором, отчетом судмедэксперта и отчетом криминалистов. Теперь она все поняла, теперь у нее были факты. Но они не играли никакой роли. Этот дьявол сознательно обманывал ее, саботировал их расследование. Почему – совершенно неинтересно. Мотив не освобождал Бронкса от ответственности.

Элиса забралась на лестницу и втиснула коробку на место, в глубину седьмой полки. Архивное помещение, которое ей так нравилось, в очередной раз позволило иначе взглянуть на вещи. Полицейское расследование повернулось к ней двумя сторонами: преступник, совершивший ограбление, и ее собственный коллега, совершивший другое преступление, в ее глазах столь же отвратительное: обман, основанный на предательстве.

* * *

Между седьмым и восьмым рейсами Оскарссона Элиса-что-то там прошла по коридору. Направляясь обратно. Лео видел, как она целеустремленно шагала мимо, потому что смотрел на монитор, стоящий на стуле по ту сторону деревянной стойки. Значит, закончила то, за чем приходила. Единственный человек, который, за исключением Бронкса, мог бы узнать его. И – Лео все еще был единственным посетителем в хранилище, никто пока не встал в очередь, чтобы унести что-то из тысяч улик, лежавших здесь, внизу, в бурых пакетах и картонных коробках.

Ага, вот, громкое пыхтение.

Значит – Оскарссон приближается, он покинул большую комнату с сейфами и тащит девятый двадцатикилограммовый пакет по тесному проходу, по обеим сторонам которого – переполненные стеллажи. Красный, как свекла. Виски, лоб, шея – мокрые, пот образовал блестящую пленку на коже. Даже бурая оберточная бумага промокла оттого, что ее прижимали к клетчатой рубашке. Оскарссон с глухим стуком опустил пакет на стойку, не в силах удержать его; серый пиджак он снял еще после четвертой ходки.

– Почти…

Дежурный тяжко дышал, слова рвались в сухом воздухе, которого не хватало.

– Послед… ний.

Оскарссон, несмотря на возраст и физическую форму, держал хороший ровный темп. Когда он закончил болтать о том, как тяжко ему приходится на этой работе, и действительно начал работать, каждый оборот туда и обратно занимал у него ровно минуту сорок пять секунд.

13.55.30

Из двадцати одной минуты, которые выделил Лео, девятнадцать уже были израсходованы.

– Отлично, Оскарссон. И давай сразу – десятый.

Если дежурный не будет делать внезапных пауз, если он принесет последний пакет так же быстро, что и остальные, то время – после того, как Лео распишется в нужном месте и закончит со своими, значительно бóльшими коробками, – разумеется, будет превышено, но не настолько, чтобы напороться на настоящий, явившийся по расписанию транспорт.

Налет все еще мог удаться.

– А, Оскарссон? Приволоки же его наконец! Передать пакеты дальше – это уже моя работа.

– Да. Пос… лед… ний. Де…ся…тый. Только я…

Вода в бутылке из-под кока-колы. Служащий просиял, заметив ее, так, словно встретил дорогого друга, которого не видел с самого пятого пакета.