А кавалер как поел, так спать лег, и то ли от зелья монаха, то ли от слабости, до утра он уже не проснулся.

И Вацлав в этот день за деньгами не приходил. Только покои Агнес показал и, узнав, что она довольна ими осталась, исчез. Та и впрямь была довольна жильем. Кровать хороша, и ковер есть, и стол с посудой, и комод с подсвечником, и жаровня небольшая, и даже таз с кувшином медные, что приличной девушке очень кстати. И ваза ночная, чтобы по нужникам ночью не ходить, коли приспичит. Только вот прислуги у нее не было. Не самой же с горшком ходить и мыть его. Откуда такое только взялось у деревенской девочки? Об этом она с господином говорить думала, как только встанет он.

К вечеру она просила себе ужин, его подали ей в покои, и он оказался изыскан, а вино принесли в удивительно красивом высоком графине белого стекла, что прекрасно звенело, если слегка бить его ножом. Агнес ела опять паштет и баранье ребро, стучала по графину, и так весело ей было, что смеялась она, слушая, как он звенит.

Но после спать она не легла. Дождалась, что придет человек, уберет ужин и зажжет ей свечи. Как он ушел, села читать книгу, что нашла в комнате у господина. Такой книги у него раньше не было. Чтиво ей показалось интересным, но если бы кто видел ее, то сразу понял, что не книга держит ее ото сна, не ложится она спать потому, что ждет чего-то. Времени нужного ждала молодая госпожа, и как оно наступило, пошла она в покои Волкова. Ступала тихо, юбки подобрав. Максимилиан, что дежурил в его покоях, сразу отпер ей дверь, ни слова не спросил, так как она палец приложила к его губам. И словно сник он, хоть и говорить собирался. Сел на стул и словно задумался глубоко о чем-то сразу. А девушка прошла в спальню кавалера и, заперев засов, стала разоблачаться, не торопясь, по-хозяйски, словно жена пришла к законному супругу своему. Разделась догола, но под перины не прыгнула. Снова взяла с пояса ключи, отперла сундук, вытащила из мешка шар. Давно она скучала по нему, теперь вот он – в руках, села на постель с ним, смотри хоть до утра, пока глаза не заломит. И стала глядеть в него. И, как всегда, довольно ее лицо было, но не одних удовольствий искала девочка, не просто посмотреть в стекло хотела, а заодно и выяснить, кто ж господину ее такое послание сильное отправил, что он под ним и недели не протянул бы, не явись она. Знать девочка ее хотела, ее и искала в стекле. И нашла. Увидела глаза ее. Были те глаза необыкновенной красоты, таких глаз Агнес не видела никогда. И смотрели они строго, не зло и с любопытством – так, наверное, глядит старшая любящая сестра на младшую, вдруг нашкодившую.

Агнес не спряталась от прекрасных глаз, шар не убрала, а ответила взглядом смелым, неуступчивым. Дерзкой уже стала девочка, что еще недавно мыла столы в вонючем трактире далеко отсюда, в глубоком захолустье. Теперь она считала и чувствовала себя сильной – а почему нет, когда ей все удавалось, вот и господина спасла в который раз. Потому и не испугалась, смотрела с вызовом, а потом будто поняла что-то. Оторвалась от стекла, погладила шар рукой и спрятала его в мешок, а мешок в сундук, оделась быстро, обулась и, даже не глянув на спящего Волкова, вышла.

Максимилиан жег свечу, продолжая листать старую книгу брата Ипполита, и даже не взглянул в ее сторону, когда она прошла мимо, даже головы не поднял, когда дверь негромко за ней стукнула. Только пламя свечи качнулось, словно от сквозняка. Спроси кто у него, так он даже и на Святой Книге клялся бы, что никто вечером господина не посещал.

Агнес зашла к себе за плащом и тенью по лестнице вниз, в конюшню, где ее тоже никто не увидал. А оттуда на улицу. Хоть и темень была на дворе, и город чужой, шла она уверенно. Знала, куда шла.

* * *

Ни стучать, ни звонить не пришлось. Едва девушка приблизилась к двери, как та отворилась, словно ждали ее, шаг каждый слушали. На пороге стоял не привратник, а та самая, чьи прекрасные глаза Агнес только что в шаре видела. И была эта женщина так красива, что Агнес растерялась. А та держала лампу, улыбалась и говорила:

– Ну здравствуй, сестра, дозволь, взгляну на тебя, а то через стекло не рассмотрела.

Она осветила девушку, поднеся к ней огонь.

– Здравствуй, сестра, – отвечала Агнес, даже присела вежливо. Ждала терпеливо, пока благочестивая Анхен ее изучит.

– Ступай за мной, рада я, что ты пришла. Поговорим.

Они прошли в залу столовую, встали у стола, на него поставили лампу.

– Значит, это ты мой гостинец, что слала я мужику хромому, нашла?

– Значит, я, – отвечала Агнес, изображая из себя скромницу. Мол, и сама не знаю, как мне это удалось.

– И сколько лет тебе? Шестнадцати нет?

– Нет.

– А псу хромому зачем служишь? За серебро?

– Нет, серебра я бы и без него нашла.

– А, – догадалась Анхен и не поверила своей догадке, – люб он тебе, постель с ним делишь?

Агнес почему-то не ответила, хотя и знала, что сказать.

– Неужто постель? Да как же так, мужи тебе любы? Да и стар он для тебя. Ему уже тридцать три, наверное. И хром он. Что ж в нем тебе? Рост высокий да плечи широкие?

Агнес опять не ответила, растерялась, вдруг сомневаться стала. Но ей очень приятна красота Анхен была, глаз не отвести.

– Скажу тебе, сестра, что мужики истиной сладости дать не могут, берут женщин зло, пыжатся, пыхтят, да толку мало, только козлом смердят или псом невыносимо. – При словах этих Анхен подошла к девушке, положила руки ей на плечи. – А разве сестры не прекрасней мужиков?

И тут она поцеловала Агнес в губы, сладко и долго, и Агнес, чувствуя и губы, и язык прекрасной женщины, оторваться не могла, пока та сама не остановилась и не сказала ей:

– Ладно, возьму тебя к себе, будешь при мне, сейчас пойдем в постель, а после уже решим, что с твоим псом хромым делать.

При том она улыбалась, как госпожа ласковая, и гладила девочке щеку так, словно кошку ласкала.

И все бы прекрасно,