Мэйбл не знала худшего, но и того, что было ей известно, хватало для беспокойства. Со своей стороны, она старалась сделать все, что могла, чтобы настроение брата улучшилось. Возможно, по ее просьбе Раффалович стал чаще писать Обри. Вместе с письмами Бердслей получал и небольшие знаки внимания – цветы и шоколад. Андре попросил Обри назвать книги, которые ему могут понадобиться для работы, или те, которые он просто хочет иметь.

В посланиях Раффаловича стала все громче звучать «церковная» нота: он хотел, чтобы Обри познакомился со священниками храма в Боскомбе, и брался поспособствовать этому. Миссия Андре увенчалась успехом. В начале ноября Бердслея навестил отец Шарль де Лапостур. В письме к Андре Обри назвал его очаровательным и симпатичным человеком. Этот визит оказался первым, и последним, – вскоре священник уехал из Боскомба, но теперь разговоры на религиозные темы Обри вел с приехавшим в Боскомб Винсентом О’Салливаном – тот поселился по соседству.

Дела Смитерса шли на лад. По словам издателя, он совершил очень удачную сделку в Америке. Видимо, это действительно было так, потому что Леонард решил купить особняк на Бедфорд-сквер. Эта новость порадовала Бердслея. Раз у Смитерса все хорошо, и он может рассчитывать на регулярные выплаты.

Итак, для «Савоя» были выбраны последние рисунки. Как ни скверно чувствовал себя Бердслей, творческая пустота ему претила. Издатель тоже понимал, что без дела Обри просто не сможет. Нужно было определить, каким станет следующий проект. Бердслей отклонил предложение сделать обложку для повести Бальзака «Златоокая девушка», проиллюстрированной Кондером. Их отношения – как личные, так и творческие – в то время препятствовали любому сотрудничеству. Произведения Йейтса Обри заинтересовали больше. Поэт ставил в вину художнику крушение «Савоя», но продолжал восхищаться его работами. Йейтс воспользовался его афишей для театра «Авеню» как основой для фронтисписа к своей драме в стихах «Страна, желанная сердцу» и хотел, чтобы Бердслей сделал рисунки к «Сумрачным водам» – произведению, которое он недавно закончил. Обри это предложение обрадовало, но он обдумывал и другие проекты. Между делом Бердслей решил проиллюстрировать дешевое издание переводов Джона Драйдена – «Метаморфозы» Овидия – и тут же начал работу над первым рисунком, изобразив Аполлона и Дафну. Потом он загорелся другой идеей – Госсе предложил проиллюстрировать «Пути мира», но тут вмешался Смитерс. Издатель решил напечатать в серии «Библиотека Пьеро» стихотворную пьесу Эрнеста Кристофера Доусона «Пьеро минуты». В графике Бердслея этот персонаж и раньше представал в странном окружении, а на заставке для книги Доусона он вообще не имеет ничего общего с традициями стиля, в котором изображался. Всего Обри сделал пять иллюстраций, отложив в сторону все остальное. Возможно, его вдохновило и то, что в пьесе Доусона «Лунная дева» вскоре должна была сыграть Мэйбл [16].

Элен поехала в Лондон, чтобы проводить дочь в Америку. Обри остался один. Он радовался прекрасной погоде – осень действительно была теплой и потрясающе красивой и в то же время задавал себе вопрос, суждено ли ему дождаться возвращения сестры. Обри чувствовал себя немного получше и даже стал гулять по набережной. В пансион приехали несколько человек, проводящих здесь не первую зиму, и атмосфера оживилась. «Здесь меня все обожают», – с мальчишеским простодушием писал Бердслей Смитерсу. У него сложились хорошие отношения с миссис Тоул, дочерью сэра Генри Тейлора, видного государственного чиновника викторианской эпохи. Она много рассказывала Обри о «великих викторианцах», обещала свозить его в Шелли-парк, познакомить с леди Шелли – женой племянника поэта и дать возможность увидеть книги и вещи великого романтика.

Бердслей закончил рисунки к пьесе Доусона и объявил, что готов приступить к более существенной работе. Возвращаться к отложенным планам он не захотел и обратился за советом к Раффаловичу и Грею. Друзья прислали Обри целый список, включающий в себя «Историю одной гречанки» Антуана Прево, первый роман Стендаля «Арманс», над которым он работал в январе – октябре 1826 года (впервые роман был издан в августе 1827-го, а второе издание вышло после смерти автора в 1853 году) и автобиографический роман Бенжамена Констана «Адольф», принесший ему мировую славу. Больше всего Бердслея заинтересовал Констан, но сначала он решил сделать рисунки к «Опасным связям» Шодерло де Лакло.

После того как в «Савое» был опубликован «Виконт де Вальмон», Обри перечитал роман и стал обдумывать другие иллюстрации к этому произведению. Он хотел попробовать то, что в душе уже назвал техникой полутонов, – нечто радикально отличающееся от четких линий «Лисистраты» и точек «Пьеро минуты». Бердслей недавно открыл для себя Пьера Поля Прюдона, французского живописца и графика времен революции и Первой империи, и теперь хотел воспроизвести его манеру в своих рисунках, отодвинув декоративные элементы, преобладавшие в его последних работах, на задний план.

Эта идея очень понравилась Смитерсу. Он поручил Доусону перевести книгу. Бердслей сказал, что сделает серию декоративных буквиц и 10 полосных иллюстраций, однако, несмотря на первоначальный энтузиазм, работать так и не начал. По словам Обри, ему приходилось ждать перевод, чтобы понять, какие буквицы понадобятся. Почему нельзя было делать большие рисунки, – тайна. Скорее всего, понимая, как мало у него остается времени, Бердслей был готов схватиться за все сразу. Он начал рисунок к пьесе Йейтса, но тот тоже не был завершен [17].

Приближалась зима. Обри охватила смутная тоска. Кровотечения прекратились, но он страдал от зубной боли и невралгии. Бердслей никого не хотел видеть. Исключение он делал только для самых близких друзей. Обри пригласил в Боскомб Росса и пожаловался в письме: «Я превратился в бледную тень веселого бездельника эпохи рококо, которым был когда-то». Роберт приехал, но уныние Обри не рассеялось. Зубы его совсем замучили. Как только Росс вернулся в Лондон, Бердслей настоял на том, чтобы удалить больной зуб, оказавшийся «настоящей скалой», как он написал впоследствии Раффаловичу. Обри опасался, что этим дело не ограничится, и стал исправно посещать дантиста. Тем не менее он не оставлял надежду вернуться в столицу.

Утром 10 декабря Бердслей вместе с матерью отправился на прогулку. Они дошли почти до вершины холма, который вел к тропинке на утесах, и тут Обри закашлялся. На платке, который сын прижимал к губам, Элен увидела пятна крови. Они кое-как доплелись до маленького летнего домика у подножия холма, где был питьевой фонтанчик. Впоследствии Элен рассказывала Россу, что кровотечение оказалось очень сильным. Обри выпил немного холодной воды, и кровь остановилась. Мимо проходили пожилые мужчина и женщина. Элен попросила их присмотреть за ее сыном, а сама пошла искать инвалидную коляску. Бердслея перевезли в Пайр-Вью и уложили в постель. Он долго лежал неподвижно, только дрожал всем телом, но в конце концов погрузился в сон.

Этот приступ и последовавшие за ним (кровотечения с перерывами продолжались почти целую неделю) вверг Элен в панику. Теперь, когда Мэйбл уехала, а Роберт Росс находился в Лондоне, она почувствовала, как они с сыном одиноки и уязвимы. Возможно, Обри ощущал ее страх, но что он мог сделать? Разве что написать Смитерсу и заказать ему рождественский подарок для матери.