Я уже видел, что для Ларри день явно не задался с самого начала. Парящая в воздухе доска снова покрылась уравнениями, а… инструктор?.. наставник?.. переводчик?.. терпеливо стоял рядом, дожидаясь, пока Ларри поймет их смысл. Но чем дальше, тем меньше ему это удавалось.

Солдаты держались на приличном расстоянии, примерно в четверти мили позади Линии. Вели они себя образцово, потому что в тот день нагрянуло высшее начальство. Я видел, как несколько генералов, адмиралов и прочих больших шишек разглядывали нас в бинокли.

Поскольку никто не давал мне иных указаний, я находился возле Линии, рядом с Ларри. Сам не знаю, зачем. Теперь я уже не очень боялся линейных, хотя в то утро по лагерю ползли ужасные слухи. Поговаривали, что Паулсон не единственный, кто вернулся в «отзеркаленном» состоянии, но все эти случаи засекретили, чтобы избежать паники. В такое я мог поверить. Как нам сообщили, первоначальная паника и стихийные волнения за прошедшее время заметно стихли, но и сейчас миллионы людей по всему миру спасались бегством от надвигающейся Линии. Кое-где на планете снабжение продовольствием этих масс беженцев становилось проблемой. А в других местах кочующая толпа решала эту проблему самостоятельно, грабя все города, через которые проходила.

Кто-то сказал, что Паулсон еще легко отделался. Шепотом рассказывали о том, как Линия заставляла людей исчезать, а потом возвращала вывернутыми наизнанку. И все еще живыми, хотя и ненадолго…

Ларри не отрицал, что такое возможно.

Но сегодня Ларри почти все время молчал. Я постоял, наблюдая, как он, потея на солнце, пишет на доске восковым карандашом, стирает написанное, пишет снова. Или смотрит, как линейный терпеливо пишет новые уравнения из символов, которые, на мой взгляд, могли оказаться и текстами на суахили.

И тут я вспомнил, что вчера вечером, когда я лежал в отеле и слушал храп Ларри, отключившегося на огромной кровати, мне пришел в голову вопрос, который я решил задать.

– Извините, – начал я, и рядом мгновенно оказался линейный. Тот же самый? Но я уже знал, что это практически бессмысленный вопрос. – Я вас уже спрашивал, почему вы собираете именно бабочек. И вы ответили – потому, что они очень красивые.

– Красивейшие существа на вашей планете, – уточнил линейный.

– Согласен. Но есть ли для вас что-то… на втором месте? Нечто другое – неважно, что именно, – что вас интересует? – Я замялся, пытаясь вообразить нечто такое, что оказалось бы достойным коллекционирования с точки зрения эстетических критериев, которые я не мог даже представить. – Например, жуки-скарабеи, – предложил я, решив придерживаться энтомологии и дальше. – Некоторые из них сказочно красивы. Во всяком случае, для людей.

– Да, они весьма красивы, – согласился линейный. – Однако мы их не собираем. А причины было бы трудно объяснить. – Дипломатичный способ заявить, что люди слепы, глухи и невежественны, предположил я. – Но на ваш вопрос я могу ответить положительно – в определенном смысле. На других планетах этой системы растет кое-что другое. Другие существа. И мы тоже собираем их сейчас – в темпоральном смысле.

Ага, это кое-что новенькое. Возможно, я все-таки смогу оправдать свое присутствие на «передовой». Не исключено, что я наконец-то задал разумный вопрос.

– А вы можете о них рассказать?

– Конечно. Глубоко в атмосферах ваших огромных газовых планет – Юпитера, Сатурна, Урана и Нептуна – обитают прекрасные существа, весьма ценные для нашего… лидера. На Меркурии в глубоких пещерах возле полюсов живут существа из ртути. Этих мы тоже собираем. Есть и другие формы жизни, которые нас восхищают, они процветают на очень холодных планетах.

Сбор криогенных бабочек на Плутоне? Поскольку он мне никаких картинок не показывал, сойдет и такой вариант, пока не подвернется что-либо получше.

Эту тему линейный не стал развивать, а я не смог придумать осмысленный вопрос. В конце дня я доложил обо всем, что узнал. Никто из команды экспертов-аналитиков не смог привести довод о том, почему эти новости должны нас волновать, но меня заверили, что их передадут наверх по командной цепочке.

* * *

На следующий день мне сказали, что я могу вернуться домой, и меня выдворили из Калифорнии почти с такой же скоростью, с какой туда доставили. Перед отлетом я зашел к Ларри, и мы пожали на прощание руки.

– Забавная получается штуковина, – сказал он. – Мы узнали все ответы на вопросы, накопившиеся за тысячи лет. Мифы, боги, философы… В чем смысл всего сущего? Для чего мы приходим в этот мир? Откуда в нем появляемся, куда уходим и чего от нас ждут, пока мы здесь? В чем смысл жизни? Так вот, теперь мы все это узнали, и ответ совершенно не связан с нами. Смысл жизни… это бабочки. – Он кривовато усмехнулся. – Впрочем, ты и так это знал, верно?

* * *

Из всех людей на планете я и горстка других могли утверждать, что пострадали больше всех. Разумеется, немало жизней перевернулось вверх дном, многие погибли прежде, чем был восстановлен порядок. Но линейные старались как можно меньше вмешиваться в нашу жизнь, занимаясь своим идиотским делом, и все постепенно вернулось к состоянию, более или менее приближенному к нормальности. Кое-кто утратил религиозные убеждения, но гораздо больше оказалось тех, кто с порога отверг предположение, что нет бога, кроме Линии, так что паства святош во всем мире только увеличилась.

Но вот специалисты по чешуекрылым… Давайте уж признаем откровенно – мы оказались без работы.

Я проводил дни, слоняясь по пыльным хранилищам и узким коридорам музеев, открывая шкафы и ящики, некоторые из которых, возможно, не тревожили десятилетиями. Я мог часами смотреть на многие тысячи хранящихся в запасниках бабочек и мотыльков, пытаясь воскресить то, еще детское восхищение, которое привело меня к выбору карьеры. Я вспоминал экспедиции в дальние и нехоженые уголки планеты и вспоминал себя – измученного, покусанного москитами, но в то же время переполненного восторгом. Вспоминал разговоры и споры о той или иной проблеме таксономии. Пытался вспомнить окрыленность после своего первого нового вида, Hypolimnes lewisii.

И все это обратилось теперь в прах. Бабочки даже перестали казаться мне такими красивыми.

* * *

На двадцать восьмой день вторжения на западном побережье всех континентов появилась вторая Линия. К тому времени североамериканская Линия тянулась от точки на дальнем севере Канады через Саскачеван, Монтану, Вайоминг, Колорадо и Нью-Мексико, оканчиваясь у Мексиканского залива где-то южнее Корпус-Кристи в штате Техас. Вторая Линия двинулась на восток, находя очень мало бабочек, но не очень-то переживая по этому поводу.

Когда правительство сидит и ничего не делает, столкнувшись с непредвиденной ситуацией, это не стыкуется с самой логикой власти. Но большинство людей согласилось с тем, что сделать тут можно или очень немногое, или совсем ничего. Стремясь сохранить лицо, военные принялись следовать и за второй Линией, но у них теперь хватало ума не вмешиваться.

* * *