– Вика, ты ве…

– Помолчи, Майкл, – отрезала девушка, обращаясь к еще пару секунд назад постороннему человеку как к своему давнему знакомому.

Из всего массива информации, что заполнил ее память, благодаря практически невидимому устройству настройки нейронов головного мозга, Виктория почему-то сильнее всего сконцентрировалась на одном единственном воспоминании, что несмотря на попытки всех остальных областей знаний встать на первое место, всё равно высверлило ее череп изнутри в попытке физически выбить третий глаз прямо во лбу девушки, что держалась за свою голову, ощущая как мир вокруг постепенно меняется, обретая черты миллионов вьющихся змей, что образовывали узоры на стенах помещения, где она находилась, переползая на одежду и обволакивая кожу собеседника. Также Виктория, хотя еще и не видела, но точно знала уже, что их тела заполонили собой всё небо острова, который, как оказывается, она посетила далеко не в первый раз. На протяжении последних нескольких лет Виктория лично участвовала в операциях по эвакуации местного населения, на которых оказывалось повышенное давление местной власти острова Змея.

Змея… – не смогла сдержать ухмылки Виктория, – да, всё верно, святого змея, который заполнил собой весь мир, но ведь почему-то этот остров всё же называют ни его полной собственностью, но землей святого Змея-Утконо… – замерла девушка, ощущая, как пространство-время теряют свою значимость точно также, как и ее собственные идеалы. Ее боль, страхи, ненависть, надежды разбиваются в прах перед фактом осознания смерти, которая единственная была чем-то реальным в том сне, где даже она сама была не более чем фантомом, призраком.

Виктория ощущала себя сейчас не агентом шаманов под прикрытием на секретном задании по спасению представителей общины лилового трайба под видом журналистки со стертой памятью, но самой обыкновенной девочкой, которая смотрела на маленького утконоса, который, тяжело дыша, лежал на горе подушек, и ощущала тяжесть от осознания того, что она вот-вот потеряет существо, что было ей знакомо с самого детства, вместе с практически единственным оставшимся живым в прямом смысле слова воспоминанием о своем отце, который тоже практически исчез из ее памяти. Викторию сковывал страх, основанный на том, что она точно также забудет об маленьком утконосике, который, зажмурившись, пытался бороться со всё поедающей его изнутри эфирной болезнью, негромко посапывая в такт тяжело стучащему сердцу Виктории, что тяжело опустилось, когда она услышала неизбежный стук в дверь.

Как будто бы подчиняясь некоей автоматической программе, девушка проследовала в коридор, дабы там, не глядя в глазок, открыть дверь, в проеме которой стояла коренастая женщина, которая, вежливо поздоровавшись, уже переступила порог квартиры. Разувшись по просьбе Виктории и переодевшись в халат, гостья проследовала за девушкой к последнему пристанищу маленького существа, которое уже практически не реагировало на внешний мир, полностью сосредоточившись на собственной боли.

– А скажите, это не больно? – спросила обеспокоенно Виктория.

– Любая смерть… Ну как же, болезненна, – ответила ей врач, раскладывая какие-то ампулы.

– А с анестезией ведь ему не должно быть больно? – вмешался в разговор Кайл, который, казалось, появился будто бы из ниоткуда в поле зрения Виктория, которая в последние минуты была сосредоточена лишь на тяжелом дыхании маленького животного.

– А вам нужно, да? – без удивления, скорее, с какой-то едва проступающей скукой спросила врач.

– Конечно! – встрепенулся Кайл, – пожалуйста.

– Хорошо, сейчас, тогда еще пятьдесят кредитов, – медленно проговорила женщина, достав откуда-то еще одну ампулу и воткнув в нее шприц, перевернула его так, чтобы набрать им содержимое. После этого женщина, накатив подобно гигантской волне на Викторию, которая, казалось, оберегала до последнего свое сокровище, схватилась за кожу на спинке утконоса, после чего без всякой реакции на нее со стороны животного уже вошла внутрь под лопатку маленького существа иглой, через пару секунд также легко выйдя, после того, как содержимое шприца оказалось внутри.

– Теперь нужно подождать пару минут, – констатировала врач, после чего, казалось по субъективным ощущениям самой Виктории, прошло никак не меньше часа. Во время томительного ожидания женщина для приличия успела расспросить об эфирной болезни животного и даже похвалить хозяев за проявленную стойкость.

Кайл отвернулся, казалось бы, уйдя куда-то на второй план, когда женщина, проверив реакцию зрачков, пару раз закрыв утконосику его веки и посветив миниатюрным фонариком, достала второй шприц. Виктория же смотрела, не упуская ни одного момента, предупрежденная врачом о том, что животное может закричать во время усыпления, однако, когда второй шприц вошел внутрь питомца, тот не издал ни звука, лишь продолжая смотреть куда-то в пустоту своими раскрывшимися, казалось до предела, черными глазами-бусинками.

– Вот и всё, – констатировала врач, вынув иголку, из-за чего тельце утконосика немного неестественно качнулось.

Виктория некоторое время смотрела на бездыханное тело своего любимого питомца, которое, хотя ему и было больно, всего минуту назад было еще живо, а сейчас стало просто лишь пустой и безжизненной оболочкой. Мозг Виктории фильтровал начавшуюся беседу Кайла и врача по поводу оплаты и прочих формальностей подписанного ранее договора об эвтаназии, однако и ему пришлось включиться в общее действие, после того, как врач напрямую обратилась к ней с просьбой упаковать тело для дальнейшей передачи в крематорий. Пока Кайл расспрашивал о том, возможно ли завернуть предварительно тельце в пеленку, что валялась рядом с подушками, Виктория уже успела машинально сходить за пакетом и, вернувшись, не отрываясь смотрела за тем, как закутанное тельце утконоса уже оказалось внутри, после чего она вышла за голокартой для оплаты, всё еще сжимая в руке пакет. Замерев на секунду в коридоре, и сама, не до конца понимая, что она делает, Виктория открыла его и осторожно засунув внутрь руку, раздвинула складки пеленки, после чего уставилась в упор в невидящие уже глаза утконоса, что отражали ее собственное лицо.

– Прощай, Арчи, прощай, – подобно какому-то роботу произнесла Виктория, ощущая, как мир вокруг нее, загудев, превратившись в узоры, что стали обвиваться вокруг нее, подобно гигантской змее, которая каждым своим действием вызывала громкое урчание, которое переходило в утробный рев, разрывающий свою жертву на кусочки. Она продолжала смотрела на тельце в ее руках, что стало гореть, однако, вместо того, чтобы просто исчезнуть, превратиться в пепел, оно напротив разрасталось во что-то твердое, тяжелое и громоздкое, что-то, что гигантский змей – сам мир был не в состоянии поглотить, а именно – остров, дрейфующий по волнам переливающегося тела титанического существа. По форме этот непотопляемый островок напоминал свернувшегося клубком утконосика, который светился в руках той, что держала в своих ладонях умершего существа, ставшего островом с поросшим на нем волшебным садом, и что своей смертью дал жизнь обитающим на нем видам.

Являющаяся опорой для целого мира, мать и смерть в одном лице, держала на своих плечах и самого змея, что обвивал ее кожу, которая также была покрыта символами, что меняли ее тело. Наблюдая за их красочной игрой, Богиня вспоминала свою собственную природу, вспоминала, что как бы ни называли землю и небо, кому бы из божеств они не принадлежали, и сколько бы раз они не умирали в этом или иных любых мирах, это не имело никакого значения, поскольку всё это было не более, чем ее собственным творением, ее сном, в котором возникали: и сам мир, и остров, и змей, и сам утконосик. Сгорающей тушкой этого существа была сама Богиня, что возвратила тем самым собственное зрение тем светом своего сердца, что ослепило бы навечно любого другого, кто осмелился бы взглянуть на него. Богиня улыбнулась этой мысли, ведь не было уже никого, кто мог бы обратиться к его сиянию, а потому – стоило заново придумать того, кто ослепнет от этого знания. Так, в миллионный раз, она применила свой дар перевоплощения, став своим же мужем, который, всего лишь один раз зацепившись взглядом за неописуемую изначальную красоту и чистоту истины, тут же позабыл о том, кем он был на самом деле, полностью скрывшись в маленьком теле девушки, живущей в придуманном кем-то мире, который, тем не менее, был для нее самым реальным и, да и что говорить, единственно существующей реальностью, не требующей никаких подтверждений в своей безусловной действительности.