– И в чем же заключается природа этой «действительности»? – вспоминая собственное имя, рассуждал юный послушник.

– А ты-то как сам думаешь? – вторила ему подруга.

Ответ уже буквально плясал на языке послушника, однако обладатель божественного голоса оставался нем, переживая внутри себя образы, что явились ему в медитации в виде пожирающих друг друга тварей, одна из которых стала символом неба, а другая – символом земли, земли, у которой так же было и другое имя – тайное, явившееся монаху во время его сосредоточенной внутренней молитвы – Арчи, Арчибальд.

– Арчибальд, Арчибальд, – перебирая в своем мозгу и всячески пробуя на вкус это имя, рассуждал юноша, явственно понимая, что это являлось и его собственным именем, данным ему при рождении, и что эта связь, которую раньше он как будто бы не замечал, казалась ему более чем убедительным аргументом, заставляющим убедиться в существовании мистической природы тех практик и того места, где ему отрылась эта тайна, тайна, впрочем, значения которой он еще и сам не до конца осознавал в полной мере.

– Забавно, но также, как и твоего маленького проводника, моего отца тоже зовут Арчибальд, – совершенно спокойно произнесла девушка, не на шутку встревожив юного послушника, который был уверен, что не произносил вслух своего настоящего имени ни разу за время пребывания в храме, да и давно – за его пределами. Даже во время своих путешествий, внешних и внутренних, он мог поклясться, что оно было сокрыто от чужих ушей! Возможно, конечно, он мог произнести его неосознанно, но эта вероятность сейчас казалась настолько неправдоподобной, что Арчибальд, лишь инстинктивно сжавшись, наблюдал за тем, как внутри него вибрирует голос его собеседницы, что был подобен раскатам грома небесного колокола, который, не переставая, звенел внутри, готовясь в любой момент разорвать свое вместилище на части.

– Мой отец, – спокойно произнесла девушка далее, дав своему партнеру выдохнуть с некоторым облегчением, не услышав подтверждения своим собственным мистическим страхам, – был воином умирающей империи, что спас свою дочь, то есть меня, из лап безумный правительницы Майи, остановив на поле боя во время столкновения двух великих Армий ее безумие и лишив ее тех иллюзий, что стали причиной погружения на десятилетия вперед в ненависть братоубийственной войны двух островов, что до сих пор находятся в неутихающей конфронтации.

Арчибальд завороженно слушал свою спутницу и не верил своим собственным ушам – то, о чем рассказывала она, было реальным историческим событием, и имя Майи Безумной нельзя было перепутать ни с каким иным, однако… Ведь этой истории было уже несколько тысячелетий! И она обросла таким количеством слухов, трактовок и откровенных вымыслов, что практически и сама обратилась в миф.

– К сожалению… – продолжила девушка свой рассказ, в то время как юный послушник пытался переварить услышанное, – подобные трагедии происходят и сейчас, и будут происходить в будущем, и конца и краю людскому невежеству нет и не будет. Видно поэтому вновь и вновь будет происходить это бессмысленное насилие и зло в этом мире, будет торжествовать, являя собой истину. А заключается она в том, что сама суть этого мира – ад, в котором все мы…

Арчибальд не мог более слушать этих речей и, вскочив, отчаянно зажестикулировал, всё еще не в состоянии сказать ни слова, но в то же самое время его мозг лихорадочно уже генерировал слова, складывая их в предложения, что вились подобно клубку змей.

– Это неправда! Мы развиваемся! Человечество растет! Я расту! Я не просто так пришел в этот храм! Я унесу отсюда великий дар, которой подарю людям, и который остановит все войны и все противоречия раз и навсегда!

– Вот как… – отреагировав на немой порыв своего друга, беззлобно улыбнулась девушка, – ну тогда… уверена, тебе не составит большого труда увидеть плоды своих усилий…

Прежде чем Арчибальд успел что-либо возразить, его подруга распахнула свой рот, что поглотил целиком затрясшегося от ужаса, подобно ветке на ветру, монаха, которого засосал водоворот вселенной, что был ему неподвластен. Ощущая во всё нарастающей турбуленции свою тотальную беспомощность, путешественник заставил себя в итоге отдаться и покориться полностью той величественной силе, что полностью его поглотила.

 – Отдельно хочется поблагодарить сына Господа нашего –Арчибальда, чья жертва спасла всех нас! – протянув руки к невидящей жреца аудитории, рокотал священник, тряся зеленым колпаком, что был надет на его поседевшую голову.

Наблюдающий за этим небольшим перерывом в программе своего выступления, Кевин, находясь в трезвом уме и твердой памяти, пытался найти для себя хоть какие-нибудь определения, которые помогли бы изложить суть всей человеческой жадности, что готова была без проблем уместить рекламу мировых торговых брендов на спортивном событии, которое не могло даже в самых базовых вещах, в виде реклам, объединить вокруг себя в едином миллионы зрителей по всей планетарной сфере, что видели каждый для себя специально подобранную рекламу соответственно особенностям своих островов, вместе с узким сегментом острова Утконоса, где, несмотря на то, что непосредственно проводилось мероприятие, местные довольствовались лишь агрессивной пропагандой чужой веры. Она насаждалась так топорно еще из-за обстоятельств неминуемого сближения двух островов, в чьей судьбе вокалисту известной группы предстояло, как он уже смутно догадывался, сыграть не последнюю роль, притом, что еще буквально сутки назад названия этих остров не сказали бы молодому человеку абсолютно ничего.

Однако, скорлупа его привычного быта, треснувшая и разлетевшаяся на кусочки из-за его собственной невнимательности в отношениях, что, запутавшись, в итоге чуть не задушили его самого, позволили ему впустить в себя ту самую информацию, что сейчас постепенно наполняла его глубоко вдыхающую грудь, на которой играли разноцветными отблесками закулисный свет, отражающийся от капелек пота, что выступили уже через несколько минут после его экспрессивной подачи и короткого выступления, которое, несмотря на общей саспенс, перед началом первой открывающей игры желала услышать публика и всё равно кричала «БИС», даже несмотря на голограмму жреца из далекой Империи.

Кевин всё продолжал рассуждать о предложении, от которого ему, казалось бы, невозможно было отказаться, что буквально влетело в его жизнь, подобно отлитому в его памяти виду ангара, что был заполнен трупами. Кевина снова в итоге стало рвать, он согнулся пополам, и, хотя, казалось бы, уже было нечем, музыкант всё равно ощущал, как из-за протяжного гула толпы его организм пытается вывернуться наизнанку в отчаянной попытке хоть как-то скрыться от той уродливой правды жизни, которая оказалась совершенно не такой, как она представлялась еще совсем недавно. Это были самые ужасные минуты в его жизни, поскольку момент триумфа на главном стадионном событии года, к которому он шел столько времени, упорным трудом продавливая свою группу в музыкальной индустрии, в итоге оказался заранее спланированной операцией такого масштаба, которой он еще пока до конца не мог осознать, равно как и тот груз ответственности, который ему предстояло взять на свое собственное имя.