– Поиграем еще?

 – Да, пожалуй, – облегченно выдохнула Виктория, глядя на отчетливый силуэт гигантской матери-змеи, чье тело состояло из переливающихся разными цветами далеких звезд, что своим великолепием давали понять, почему же именно эту землю, этот остров, на которую падал ее свет, местные жители называют островом святого Змея. Приходила непоколебимая уверенность в том, что даже только лишь глядя со стороны на ее величие, можно было напиться величайшем знанием во вселенной, доступным для каждого владельца пытливо всматривающихся в бесконечность пар блестящих от слез глаз.

Этими же зелеными глазами смотрел на небо и Кевин, который уже слышал скандирование толпой имени его группы, что ждали его и его друзей, как лучшую стадионную группу с другого конца света, и, пусть большинство даже не понимали, о чем были их песни, но сам музыкальный рисунок связывал их всех воедино. Желание прикоснуться к прекрасному, даже несмотря на все лишения и тяготы жизни, сохранялось и выливалось в призыв, нет, буквально в приказ, в настойчивый вой хора тысяч зрителей, что начинали уже ритмично отбивать своими ногами знакомую всем до боли мелодию, своего рода даже манифест современного мира, который, несмотря на свою силу, все-таки не достигал сердца Кевина, разбиваясь о невидимую преграду, что возвел он вокруг себя. Она буквально поглощала все чувства и эмоции, что бушевали вокруг его персоны, которая находилась в тотальном замешательстве – ведь именно эта гигантская сцена, это событие как таковое, это и было тем, о чем Кевин мечтал всю свою жизнь и хотел получить, начиная со времен маленьких местных клубов. В итоге ему удалось добраться до крупных фестивальных площадок, и это транслировать уже впоследствии на всю страну, на весь Конгресс, а сейчас и на весь мир. Он мог, наконец, донести свое послание, дать всем людям на планете прикоснуться ненадолго к тем небесам, которые ему уже услужливо предлагали его давние коллеги по персоналу в форме эфирных кристаллов, чьей мощи, в совокупности с природной харизмой, ему хватило бы с лихвой, чтобы разорвать эту площадку на куски, а также разжечь сердца всех, кто смотрел это прямое включение с ежегодного открытия Международных Игр. Однако, вместо должного возбуждения Кевин ощущал острое раздражение и отвращение, нет, даже не к самой эфирной субстанции, что заставила бы его нервную систему полностью перезагрузиться, но к тому факту, что природа обладала этим даром обнулять проблемы, вмешиваясь в психику человека, заставляя того раз за разом нырять в ледяную воду своих внутренних переживаний, а затем задыхаться от невозможности всплыть, будучи полностью нравственно парализованным. Таким образом он опускался на дно всю свою жизнь в надежде найти некое сокровище или в самом себе, или в окружающем мире, только лишь для того, чтобы понять, что всё, что бы ни делал, какие бы усилия не прикладывал, чтобы затем оттолкнувшись, всплыть – оказалось лишь самообманом, и ничего его не ждало ни под, ни тем более над этой толщей воды. Само же его рождение, появление на свет –и было этим безумным прыжком в ледяную воду жизни и точкой невозврата. Оставалось лишь ждать окончания мучений, единственной причиной которых был сам человек, в чьем уставшем сознании вновь и вновь вспыхивали противоречивые эмоции, что разрывали сердце, подобно двум полюсам, двум женщинам, что раздирали его жизнь на части, не оставляя ничего от его существа. Кевин ощущал себя практически полностью пустым сосудом, который, к тому же, хотели испить до дна или же просто разбить все те, кому не было абсолютно никакого дела до того, что происходило в жизни артиста, кому были важны лишь свои собственные иллюзии, для которых нужно было топливо в виде новых эмоций, которые они, были уверены, заработали, заслужили, оказавшись тут.

Кевин всё еще продолжал стоять, распутывая в голове клубок событий, которые привели его к этому месту в его жизни, и разница между его состоянием перед теперешним выступлением и тем, что состоялось всего пару недель назад, теперь казалась совершенно колоссальной, как будто между ними произошел физически разлом, который коренным образом разделил жизнь на до и после. Это качественное изменение жизни Кевина вырвало целиком его из зоны комфорта, возможно, не идеального, но достаточно уютного места, в котором он привык существовать, где, благодаря его дару музыканта, который он уже давно перековал в, хотя и талантливый, но все-таки просто способ заработка денег, мог находиться в компании своих женщин. Но теперь, когда просто не для кого было этим всем заниматься, герой вообще не понимал, а зачем собственно ему нужны эти баснословные гонорары, эта известность? Зачем ему любовь этой толпы, которая не была подкреплена, по сути, ничем реальным. Когда условный концерт заканчивался, артист прекрасно понимал, что жизнь после этого рабочего акта только начинается. Более того, даже перспектива скрыться в тумане эфира выглядела лишь как жалкая насмешка, своеобразная подачка жизни, анестезия перед неизбежным концом всего.

Находясь, таким образом, в тисках этого лабиринта жизни, где, как казалось, проявлялись те самые условности обстоятельств, что не давали ему сдвинуться ни на миллиметр в сторону, Кевин всё равно всё еще был в состоянии стоять на ногах, и в порыве гнева, который застил его глаза, он все-таки пошел навстречу голосу ведущего, объявляющего его выступление по громкоговорителю, выходя прямо в свет направленных на него прожекторов, подобно уму, что растворялся в момент смерти. Это было не так уж далеко от истины, поскольку Кевин знал, что с этой сцены он уйдет уже совершенно другим человеком, или же не уйдет вовсе.

 Ослепительный свет сменился роящейся чернотой, которая, вибрируя, заставляла воспринимающего ее путешественника ощутить всю турбулентность природы этого явления, что полностью слилось с ее свидетелем, убрав между воспринимающим и воспринимаемым феноменом всяческие рамки и границы.

Несмотря на их еще недавнее явное присутствие, понадобилась совершенно незначительная деталь для того, чтобы весь этот поток свободной энергии вновь свернулся, как рана в теле одного единственного существа, скованного физической и ментальной болью, что, казалось, и составляла его суть. Тем забавнее было то, что эти, отнюдь не приятные ощущения и были залогом того, что весь мир отходил на второй план перед субъективным восприятием этого чувствительного комочка разрываемых противоречий.

– Вы в порядке? – раздался рядом мягкий голос, заставивший наблюдателя сконцентрироваться. Преодолевая физический и ментальный дискомфорт, девушка открыла глаза, готовясь принять правила того мира, где она оказалась на сей раз.

Виктория сначала несколько секунд разглядывала размытую картинку прямо перед собой. Образ, что сначала казался лиловокожим шаманом, который не на шутку напугал ее в джунглях, стал собираться в образ уже другого старца, только на сей раз с иным цветом кожи, у которого, к тому же, отсутствовал один глаз. Комплекс этих деталей, срезонировав в мозге журналистки, заставил ее вновь, зажмурившись, расплыться в неконтролируемой улыбке и поддаться приступу смеха, который стал сотрясать всё ее тело, и, несмотря на болевые ощущения и покалывания, что пронзили ее кости и даже внутренние органы, девушка всё равно продолжала задыхаться в припадке смеха, чем, видимо, вызвала нешуточную панику в пространстве, где находилась, поскольку практически в эту же секунду прямо над ней возникла еще пара силуэтов в таких же белых, как и этот пришелец, халатах, которые, по всей видимости, были настроены дружелюбно и готовы были оказать ей первую помощь. Однако, после того, как девушка смогла совладать с собой и, самостоятельно успокоившись, своим видом заверив, что не находится под воздействием какого-то психотропного оружия и не способна навредить ни окружающим, ни, в первую очередь, самой себе, они самоустранились так же внезапно, как и возникли, оставив журналистку наедине с одноглазым представителем незнакомой ей лично силы.