Сделал резкий кульбит, атаковал.

На мурен я никогда не охотился, но теоретически знал, что есть у них одна уязвимая точка – нервный узел над хребтом, поближе к хвосту. Расположен неглубоко, почти под кожей. Там-то я и куснул – осторожно, кончиками клыков, слизь у мурен ядовитая и жгучая.

Раны, скромной относительно размеров существа, хватило. Мурена забилась, заметалась – но активно двигалась только передняя половина тела, задняя безвольно болталась, – и полупарализованная тварь опускалась вниз, к подножию цитадели. Полезная все же наука ихтиология, даже в чужих Мирах помогает в трудных ситуациях. И отчего столь необходимую дисциплину не включают в школьные программы?

Путь стал свободен. Я торопливо скользнул в расселину – ихтиозавр, удовлетворив потребность в кислороде, вполне мог вернуться к изначальной мысли: поймать и сожрать наглую рыбешку. Обломись, пресмыкающийся.

Лазейка сузилась, затем снова расширилась, затем я угодил в самый настоящий лабиринт ходов. В человеческой ипостаси здесь немудрено было бы заблудиться, но внутри акул имеется некий природный компас, позволяющий ориентироваться в безбрежных океанских просторах. Я уверенно сворачивал в подводные туннели, ведущие к центру крепости, избегал лишь самых больших – в них могли повстречаться существа, с которыми никакое знание ихтиологии не поможет.

Совсем уж легкой прогулкой мой путь не был, случилась пара неприятных встреч. Сначала меня попытался достать головоногий моллюск, нормальный, не пытающийся раздуваться на манер эйратусов, – в наших морях он считался бы гигантским осьминогом, а здесь был мелочью, последним из последних охранников третьестепенного входа.

Его щупальце я без затей откусил. Мозг у осьминогов развит куда сильнее, чем у акул или ихтиозавров, – оценив перспективы, головоногий свои поползновения прекратил и забился поглубже в убежище, где таился до этого. А я не стал тратить время, чтобы извлечь его и сожрать.

Второй страж на глаза не показался, но был, скорее всего, гигантской медузой. Гигантской и ядовитой.

На Земле щупальца у этих созданий тончайшие, нитевидные, в воде абсолютно незаметные. Здесь я вплыл в подводный грот, относительно неплохо освещенный через пару сквозных расселин. Его перекрывала настоящая сеть, путаница медузьих нитей – но нитей с добрый канат толщиной.

Поискал лазейку, просвет – хоть как-то просочиться, прижав плавники к телу… Не нашел.

Будет больно, понял я. Но переживу, надо пережить… Болевой порог у акул очень высокий – в былые времена моряки на парусных судах развлекались: выловив акулу, вспарывали ей брюхо и бросали обратно за борт. Тупая хищница боли почти не чувствовала, продолжала кормиться, хватала бросаемые ей куски, они тут же выпадали в разрез, пожирались снова, опять выпадали и так по кругу… Матросиков очень забавляло это зрелище, однако не стоит их осуждать, немало их коллег заканчивало свой жизненный путь в акульих желудках… Но дело не в морячках, а в акульей невосприимчивости к боли, – а мне-то даже брюхо не взрежут, переживу…

Подбодрив себя такими мыслями, я разогнался и протаранил сеть.

Ой-ой-ой-ой… И еще раз: ой-ой-ой-ой…

Приснопамятный контакт со щупальцем гидры казался теперь легкой разминкой. Тогда меня словно стегнули на редкость жгучей крапивой, а сейчас я как будто нырнул в гнездо ос – гигантских, соответствующих размерами этому Миру. Затем вынырнул и повторил ту же процедуру с муравейником, населенным гигантскими ядовитыми муравьями…

Ладно, жив. И плыть могу. Но если выберусь, от фантомных болей помучаюсь…

* * *

Последняя преграда на моем пути оказалась не физического плана.

Я понял, что дальше плыть нельзя. Нельзя и точка. Еще пара движений хвостом – и все, погибну, не вернусь, сгину…

Чувство напоминало то, что охватило меня во время научного совета, но было гораздо сильнее. И никакой звук, никакой Bloop не раздавался.

Нормальную рыбу этот барьер остановил бы (и даже отмороженную, вроде обычного кархародона). И всякое другое водное существо остановил бы.

Но я-то сейчас был человеком в акульей оболочке. Собрал волю в кулак и поплыл навстречу неизбежной гибели.

Несколько метров – и ощущение исчезло, словно и не было.

Больше меня никто не пытался остановить… Похоже, я добрался до внутренних покоев цитадели, охрана сюда не заплывала.

Узких лазеек здесь уже не было, поневоле приходилось плыть просторными магистральными ходами. А потом я очутился в огромнейшей пещере.

Любой архитектор свихнулся бы, пытаясь рассчитать свод таких размеров, причем сложенный из громадных каменных обломков, лежавших неплотно и на вид ничем между собой не скрепленных. Но здешняя кровля как-то держалась, не обрушивалась.

Сюда вело много ходов, каждый превышал сечением туннель метро, но один выделялся среди прочих – даже мой приятель ихтиозавр мог там плавать, и разворачиваться, и выполнять иные маневры… Главный вход, хозяйский.

Все это я видел краем глаза и отмечал краем сознания. Голову занимали два важнейших вопроса: дома ли хозяин и где «управляющий центр», который мне надлежит разрушить?

Визуальная разведка принесла ответы быстро, и оба внушали умеренный оптимизм.

Хозяин отсутствовал.

«Центр», вопреки названию, данному Иксом, находился не в центре зала, в сторонке, у скальной стены.

Там, в толще воды, неподвижно парили несколько кристаллов, огромных, как все здесь. Каждый светился собственным светом, а в остальном они различались – и цветом, и формами, от простеньких призм и додекаэдров до сложнейших многогранников, названий которых я не знал.

От каждого кристалла тянулись вниз расходящиеся лучи – к тому, что больше всего напоминало рельефные макеты местности. Места поначалу были незнакомые, но в четвертом слева макете я опознал побережье Финского залива, даже сумел углядеть крохотную «Чайку» и крохотный «Морской прибой», причем сумел без труда, именно туда тянулись лучи.

Оно… Однако хозяин цитадели ведет сеанс одновременной игры сразу на нескольких досках. Гроссмейстер, родительницу его так!

Но как эта механика работает? А ктулху ее знает… Можно год ломать голову и ничего не придумать.

Однако совсем не обязательно знать устройство и принцип действия чего-либо для того, чтобы это что-то разломать.

«Наш» кристалл был простеньким октаэдром желтого цвета. Я как следует разогнался, благо размеры помещения позволяли, и на полном ходу впилился в кристалл акульей башкой.

Вообще-то я собирался всего лишь выбить его из конструкции, разорвать лучи-связи. Но эффект превзошел ожидания. Желтый октаэдр словно взорвался!

Беззвучно разлетелся на острые обломки, полетевшие во все стороны, два из них не разминулись со мной – один вспорол бок, другой слегка царапнул брюхо.

Боль от ран я почти не чувствовал… А вот голова гудела колоколом. Толстый череп кархародона отличается исключительной прочностью, это единственная часть хрящевого акульего скелета, обильно насыщенная кальцием. Но даже для дубовой башки удар оказался чересчур силен.