Глаза его встретились с глазами Нилла, и тот внезапно заметил вспыхнувший во взгляде Конна гнев. Он чувствовал, каких невероятных усилий стоило Конну подавить его.

— Я понимаю — тебе пришлось немало пережить с того дня, как ты покинул Гленфлуирс. Ты выглядишь усталым, сын мой. Иди к себе. Мы поговорим обо всем завтра, когда ты отдохнешь.

— Бард… — заплетающимся языком запротестовал Нилл, — я не могу так поступить с ним. И не хочу, чтобы тебе было стыдно за меня!

— К тому же кто захочет упустить возможность стать свидетелем того, как его имя станет бессмертным?

Ему почудилось, или и в самом деле в голосе тана слышалась зависть?

— Тот, чье имя будет прославлено в веках, должен быть в состоянии насладиться посвященной ему балладой, разве я не прав? Поэтому теперь иди к себе и отдыхай. Приказываю тебе это как тан — нет, как отец!

С головой, раскалывающейся от боли, весь в испарине, Нилл, с трудом поклонившись, направился к двери. На него вдруг навалилась такая усталость, что пару раз он оступился и едва не упал. Все плыло у него перед глазами, лица сливались в одно мутное пятно. Нилл не заметил мрачного взгляда, которым Конн обменялся со старшим сыном. Не увидел он и того, что, как только толпа сомкнулась за его спиной, Магнус осторожно выскользнул из-за стола и двинулся за ним с кинжалом в руках.

Тяжелые шаги Нилла эхом отдавались под сводами коридора. Он с трудом отыскал дорогу в свою комнату.

Несмотря на устроенный ему торжественный прием, Нилл не мог спать, гадая, как там его возлюбленная. Его терзал безумный страх, что теперь, когда ожидавшее его будущее было прекраснее, чем баллады бардов, одно неосторожное слово, одна его ошибка могли все погубить.

Нахлынувшая смертельная усталость, казалось, становилась все сильнее, но инстинкт закаленного в битвах воина, привыкшего быть начеку даже в минуты отдыха, — он подсказывал Ниллу, что сон сделает его беззащитным. Нилл снова вспомнил день, когда увез Кэтлин из аббатства; как она спокойно уснула, укутавшись в его плащ, — такая невинная, беспомощная и такая красивая; как ее нежная шея сверкала в лунном свете, точно перламутр, когда он занес меч над ее головой.

Видение было таким ярким, что желудок Нилла свело от страха. Он остановился, схватившись рукой за холодный камень стены и чувствуя, как у него подгибаются ноги. Удастся ли ему когда-нибудь забыть тот миг? Почему даже сейчас, когда ничто не предвещает приближения беды, у него такое чувство, будто острое лезвие меча все еще угрожает его возлюбленной?

Голова Нилла раскалывалась от боли. Слава Богу, что Конн позволил ему уйти, угрюмо подумал Нилл.

Легкое дуновение прохладного воздуха остудило покрытый испариной лоб Нилла. Все плыло у него перед глазами. С усилием напрягая зрение, Нилл ухитрился разглядеть сквозь прорезь бойницы одинокую звезду на черном бархате неба.

Звезды… Кэтлин так их любит. Несмотря на туман, клубившийся у него в голове, Нилл слабо улыбнулся. Как-то раз она даже сказала, что звезды — это нечто вроде волшебной цепочки, связывающей тех, кто любит. Что ж, подумал он, если так, то они донесут его любовь до замка Дэйр, где любимая ждет его. Мучительная, острая тоска пронзила его сердце, и вместо того, чтобы послать свою мольбу смотревшим на него с неба звездам, Нилл круто повернулся и заплетающимися шагами направился к двери. С трудом распахнув ее, он вывалился на воздух. Тяжелая рукоятка меча звонко чиркнула по наличнику двери.

Ветер овеял прохладой его лицо, немного разогнал клубившийся перед глазами серый туман. От холода в голове прояснилось. Даже сюда, во двор, долетали звуки пира. Звуки и запахи Гленфлуирса всегда были частью его жизни — почему же теперь он едва выносит их? Сейчас Нилл отдал бы все, что угодно, лишь бы оказаться под одиноким дубом возле серой громады Дэйра, почувствовать, как Кэтлин прижимается к нему.

Прочь отсюда, подумал он. Подальше от всех этих интриг, от людей, способных обречь на позор беспомощного ребенка за грехи отца. И даже теперь, когда отверженный мальчишка объявлен преемником верховного тана, ничего не изменилось — разве что тайные ненависть и презрение стали еще сильнее.

Как ему хотелось распахнуть тяжелые ворота и уехать из крепости, чтобы никогда не возвращаться! Но он знал, что Конн не позволит ему избежать уготованной участи.

Если бы сыновья тана догадывались, до какой степени ему ненавистно само слово «наследник»! Но разве они поверят, что человек, посвятивший всю жизнь тому, чтобы смыть позор со своего имени, откажется от величайшей чести, какая только может выпасть на долю смертного? Он бы и сам в это не поверил, если бы… Кэтлин не перевернула всю его жизнь.

Он столько сражался ради того, чтобы обрести другое имя, что теперь мог с полным правом сказать, что больше не сын Ронана. И ни разу ему не пришло в голову, что можно стать другим человеком, испытывающим нежность при воспоминании о собственном отце, способным любовь к женщине поставить выше таких понятий, как честь и власть. В конце концов, подумал вдруг Нилл, так ли уж важно, поверят ли ему Магнус и остальные, — главное, что сам он знал правду. Кэтлин сделала его другим человеком, и он до конца жизни будет благодарен ей за это.

Волна дурноты накатила на него, и Нилл едва устоял на ногах. Заметив висевший на стене кожаный бурдюк с водой, он заплетающимися шагами двинулся к нему, удивляясь, что так долго идет. Набрав полную пригоршню воды, Нилл плеснул себе в лицо в надежде, что голова хоть немного прояснится, но ему стало еще хуже.

А ночь вокруг него, казалось, ожила, наполнилась эхом голоса Кэтлин. Он чувствовал, как натягивается волшебная нить, связывающая воедино их сердца. Ниллу показалось, что Кэтлин летит ему навстречу в колеснице, сотканной из желания, по призрачному мосту из лунного света.

Может ли мужчина влюбиться в лунный свет? Нилл вдруг ощутил желание протянуть руки к небу, чтобы привлечь Кэтлин к себе.

Есть ли еще мужчина на свете, способный так сходить с ума от страсти и тоски? Нилл повернулся к воротам, прекрасно зная, что Кэтлин там нет и быть не может. Он не сомневался, что она по-прежнему в Дэйре, в безопасности, вдали от той бури, что бушует в его сердце.

Но казалось, феи, изумленные тем, что Нилл Семь Измен, известный тем, что у него нет сердца, попался в любовные силки, уговорили Туату де Данаан сыграть с ним шутку. Какая-то призрачная фигура быстро скользила к нему, плывя над землей подобно утреннему туману. Нилл вздрогнул: ему показалось, что это Кэтлин. Но ни одна женщина из плоти и крови не осмелится в темноте пересечь безлюдные места, чтобы пробраться в Гленфлуирс. И все же, даже если он бредит, если сошел с ума, он ни за что на свете не хотел бы очнуться. Нилл замер, вглядываясь в туманную женскую фигуру, — светлое платье будто плыло по воздуху, в темноте смутно мерцал нежный овал лица. Призрачное видение, мечта, вызванная из мрака ночи силой его воображения.

Кэтлин!

— Нилл, берегись! Сзади!